После этого молодой человек некоторое время молчал, яростно щёлкая орехи. Затем уже без прежнего воодушевления рассказал другу о том, как растерялась и рассеялась без великого полководца мощная германская армия, как болезни и бесчисленные нападения врагов уничтожили большую её часть, и как он сам, счастливо пережив в Антиохии чумную эпидемию, сопроводил в Тир архиепископа Вильгельма, благополучно пережившего страшный поход, а затем по просьбе достойного священнослужителя сопроводил в Германию группу рыцарей, которых жителям Тира удалось выкупить из сарацинского плена. Многие из этих рыцарей были ранены, иные заболели, не вынеся тяжёлой неволи, и Луи почти не надеялся довезти их живыми. Однако ему пришлось вновь убедиться в выносливости и мужестве тевтонцев — они безропотно сносили нелёгкий путь и постепенно приходили в себя, так что, когда в Греции на их караван вновь напала шайка разбойников (трудно сказать, что они намеревались взять с совершенно нищих путников), многие из бывших пленников вместе с франкским рыцарем встретили их с оружием в руках и обратили в бегство.

— Что до меня, — закончил рассказ Луи, — то я получил в дар от сына императора герцога Швабского прекрасного чистокровного коня, того, что стоит сейчас возле твоей кузницы, вместе с богатым седлом и сбруей. А ещё большой кошель сарацинского золота. Но почти всё это золото я либо растратил по пути, либо роздал германцам, у которых не осталось ни гроша, и которых на родине не ждала богатая родня. Не всё же имеют добрых родственников, верно, друг? А я надеюсь ещё заработать под знамёнами нашего славного короля Филиппа, который наконец-то выступает в свой поход и, может быть, с Божьей помощью добьётся того, чего не сумели сделать германцы — вернёт Иерусалим христианам.

— После всего, что тебе пришлось испытать, ты хочешь снова отправиться в поход? — Эдгар спросил это без удивления, чуть насмешливо — он слишком хорошо знал своего друга.

— Как ты знаешь, я не сворачиваю с полдороги! — усмехнулся в ответ Луи.

И, помолчав немного, вдруг испытующе посмотрел на друга:

— Ну а ты? Тебе не хотелось бы попытать счастье и удачу в крестовом походе?

— Мне?! — Эдгар изумлённо посмотрел на рыцаря. — Мне пойти в боевой поход? Да разве я воин?

— А разве нет? Разве мы с тобой не упражнялись с мечами в руках, и ты не показывал в этом настоящего искусства? Разве ты не ездишь верхом лучше моего? Разве не сможешь на всём скаку всадить копьё в сарацинскую тушу? Видит Бог, ты как раз можешь быть очень хорошим воином, Эдгар!

Кузнец добродушно рассмеялся и взял в руки продолговатый щит с заострённым нижним концом, на котором его подмастерье наметил контуры герба и знамени.

— Какую надпись тебе сделать на этот раз? — спросил он, словно пропустив мимо ушей горячую речь Луи.

Тот пожал плечами:

— Всё ту же: «Сражаюсь во славу Креста!» Впрочем, тебе ведь ничего не стоит написать всё, что ты сам захочешь: я кое-как разбираю буквы и немного умею читать, но ту замысловатую вязь, которой ты делаешь насечку, нипочём не прочитаю. Единственное, что тебя отличает от большей части славных рыцарей, это твоя грамотность, дружище Эдгар!

— Да, — вздохнул кузнец, — старый барон научил меня ещё кое-чему, кроме воинских приёмов. Но он же говорил не раз, что можно сколько угодно размахивать мечом во время всяких там упражнений, однако тот, кто не был в настоящем бою, всё равно никакой не воин. Ты в битвах с пятнадцати лет, Луи. А я? Молот в моих руках куда надёжнее меча. И у меня отличное ремесло. Так для чего мечтать о битвах и куда-то ехать?

Рыцарь поднялся и в задумчивости прошёлся по кузнице, вернее, сделал три шага вперёд и столько же назад — больше не позволяло место. При второй попытке пройтись он налетел на одного из мальчиков, качавших меха, и парень от толчка едва не ткнулся коленями в полыхающий жаром горн.

— Аккуратней, Луи! — воскликнул смеясь, Эдгар. — У меня здесь не дворец. И не спихивай в огонь моих учеников: они мне ещё пригодятся. Я знаю, о чём ты сейчас думаешь... Ты думаешь — неужто этот здоровяк, мой молочный братец, и впрямь совсем-совсем не хочет выбраться из дымной кузницы и отправиться в далёкие земли, чтоб там повоевать, разбогатеть, добиться славы? Неужто он, то есть я, не мучаюсь от мысли, что мой предок — знаменитый рыцарь, а мне вот по воле рока выпало махать тяжёлым молотом и ходить с закопчённой физиономией? Ты ведь об этом думаешь, да?

— Вовсе нет, — Луи вернулся на своё прежнее место и, усевшись на скамью, попытался оттереть полоску гари с рукава своего камзола — на дорогом сукне жирная сажа была особенно заметна. — Вовсе нет, друг. Сейчас я думаю, что здорово измазался об твоего мальчишку... А если быть честным, то ты, верно, считаешь меня лучше, чем я есть. Я соблазняю тебя мыслями о крестовом походе с самой корыстной целью.

— Вот как!

— Да, вот так... И дело не в нашей дружбе и не в том, что мы с тобой — молочные братья.

Эдгар оторвался от работы (он только что начал аккуратно набивать над контуром герба миниатюрную корону) и пристально посмотрел на рыцаря. Лицо у того было так же серьёзно, как и его голос.

— Так в чём дело, Луи? А?

Молодой человек вновь встал, шагнул к столу, над которым склонялся кузнец, и произнёс совсем тихо, так тихо, чтобы ни подмастерье, ни ученики не могли его услышать:

— Дело в том, что мы с тобою похожи, братец. Не настолько, чтоб нас могли спутать, но если кому-то опишут одного, а он потом увидит другого, то не заподозрит подмены.

И поймав изумлённый взгляд Эдгара, рыцарь добавил: