как у частного детектива, будет много возможностей, чтобы по ходу дела прокачать контрагента. Понять: не маньяк ли он, часом.

В любой момент сможет от него ускользнуть. Римма верила в свою звезду, в свои возможности и способности.

В конце концов, ей от этого Новичка ничего не нужно: ни привязанности, ни признаний, ни любви, ни денег. Для близости у нее есть Паня, всегда готовый. Молодой, накачанный, красивый как бог. На десять годков ее моложе и неутомимый, как марафонец.

А с незнакомцем что ж! Он добивался свидания — она пошла ему навстречу. И в качестве компенсации потерянного времени хотя бы поест вкусно — за его счет. Этих штучек в духе гендерного равенства — давай разделим счет пополам — Римма никогда не понимала, и сейчас не потерпит.

Павел.

18 часов спустя

Сверхбыстрая езда не мешала мне размышлять. Подумалось, что на всякий случай не след мне появляться со своей машиной вблизи Римкиного дома. Мало ли! Вдруг она от кого-то вынуждена скрываться.

Теперь, когда вся столица, а особливо центр, утыканы камерами, в острых ситуациях лучше поменьше перед ними мелькать.

С Волгоградки я съехал на Третье кольцо, а оттуда подрулил к «Автозаводской». Парковки здесь тоже сделали платными, но восемьдесят рублей в час — цена для Москвы вполне божеская.

Я надвинул бейсболку поглубже, в метро за разовый билет заплатил наличными в автомате, а не картой. Почему-то хотелось как можно меньше оставлять цифровых следов.

Римка жила на «Павелецкой», почти у самого метро. По нынешним временам, считай, в центре. Правда, ютилась в однокомнатной квартирке в панельной двенадцатиэтажке хрущевского образца. Но умудрилась сделать в ней эффектный и стильный ремонт, который благодаря хитроумной системе зеркал визуально превращал тридцать четыре метра в добрые пятьдесят пять.

Отражаться в тех зеркалах мне, помнится, было приятно, когда мы с Римкой обнимались.

Я несколько раз, когда мы с ней жили, спрашивал помощницу, откуда взяла она столь центровую квартирку, но девушка всякий раз уходила от ответа. Римма вообще оказалась крайне скупа на рассказы о своей прошлой жизни. Я даже не ведал, откуда она родом, кто ее родители. Только иногда вдруг звучавшее в ее речи (поначалу, когда она только пришла в мое агентство) фрикативное «гэ» заставляло думать, что она откуда-то с юга: Краснодарский или Ставропольский край, а может, Ростов или северокавказские республики.

По пути от метро «Павелецкая» — буквально пять минут ходьбы — я отмечал в уме камеры: вот две на станционном павильоне; дальше скверик, где тусуются вонючие бомжи; потом недавно построенная двухэтажка, где располагались хинкальная, стейк-хаус и пара магазинов, а на них целых пять систем видеонаблюдения.

В маленьком зеленом дворике, прилагавшемся к Римкиной многоэтажке, за калитками, которые открывались по коду, на блатном месте я сразу увидел ее машинку: скоростной, накачанный «гольфик». Обошел его кругом. Полное впечатление, что в минувшие сутки на нем никто не ездил. Капот совершенно холодный.

У подъезда тоже камера. Если и впрямь девушку придется искать, надо будет получить к ней доступ. Я открыл домофон своей «таблеткой».

С незапамятных времен у меня остались ключи от Римкиной квартиры. Когда я предложил их вернуть (после того как мы бесповоротно расстались), она, помнится, беспечно махнула рукой: «Пусть побудут у тебя. Авось пригодятся, — потом подумала и добавила: — Не в том смысле, что ты когда-нибудь вернешься. Я насчет тебя не передумаю, не надейся. Но вдруг я сама однажды ключи от дома потеряю».

Так запасная связка у меня и осталась. Лежала в офисе в столе.

Я поднялся на лифте. В нем по-прежнему играла мелодия из «Эммануэль» — как четыре года назад, когда мы, в пылу совместного расследования, однажды с Римкой сошлись. Сейчас песенка звучала по отношению ко мне издевкой.

Я позвонил в хорошо знакомую дверь. Нет отзыва. Потом снова и снова. Полное молчание. Тогда я поправил, на всякий случай и для вящей уверенности, газовый пистолет в кобуре скрытого ношения и своим ключом отпер дверь.

Из коридора несколько раз позвал: «Римма, Римма!» — но тишина была мне ответом. Я заглянул на кухню. В совмещенную ванную/туалет. Наконец, в Римкину единственную спальню с громадным сексодромом посередине.

Слава богу: я не обнаружил свою помощницу, бездыханную или без сознания.

Но и подсказок, куда она могла деться, тоже оказалось негусто.

Квартира предстала предо мной убранной. Римка в целом была чистюлей. Для каждой вещички у нее имелось свое запрограммированное местечко. И горе было мне во время совместного проживания, когда я его нарушал!

Но сейчас всевозможные мелочи, разбросанные повсюду, демонстрировали натюрморт на тему: «Девушка спешит на свидание». Помнится, был старый фильм, довоенный, с таким названием.

На кровати, тщательно заправленной, валялся халатик — не висел аккуратно в шкафу-купе. Фен, не выдернутый из розетки, был брошен на трюмо перед зеркалом. А на кухне на столе (да, на столе, прошу заметить, а не в посудомоечной машине, как полагалось, или, на худой конец, в раковине) стоял бокал, в котором застыли потеки красного вина, рядом — плошка с недоеденными орешками.

Картина вырисовывалась ясная: девушка вчера пришла с работы, приняла ванну или душ, уложила причесочку, выпила бокал-другой красного сухого в качестве аперитивчика, для настроения — и рванула в город, в мир обманчивых приключений.

Она явно не собиралась никого к себе приводить, иначе такая аккуратистка, как Римка, не стала бы бросать на видном месте фен, халатик, бокал — тем более спрятать их было делом одной минуты.

Значит, гражданка кинулась в вихрь удовольствий — и так из него и не вынырнула.

Тут я заметил оставленный на кухонном столе Римкин планшет.

Теперь, когда основная жизнь сограждан происходит в виртуальном пространстве, он мог дать мне важные наводки: куда делась моя любимая помощница. Тем более у меня имелись надежды взломать ее пароль и, как следствие, добраться до содержимого Римкиного сетевого мира.

Я захватил планшет с собой.

Если впоследствии от моей помощницы вдруг возникнут претензии по поводу вторжения в ее частную жизнь, у меня найдется железное алиби: «Через него я искал тебя, моя дорогая, потому что очень беспокоился».