Со временем их друзья и приятели перезнакомились между собой. Егор с Ниной ни от кого не прятались, часто обедали и ужинали в компаниях, были желанными гостями и попутчиками, но все же окружающим казалось, что этим двоим вообще-то мало кто нужен. Обычные и не такие как все, в чем-то особенные, а в чем-то совершенно заурядные, они были свежеиспеченной парой влюбленных, еще одним вопросом к судьбе, на который та не спешила с ответом, как будто и сама пока сомневалась. Не то чтобы затаясь, но все же многие ждали, получится ли у них что-то или будет как у всех. Это «как у всех» пугало Нину, она часто перебирала их свадебные фотографии, что-то бормоча над ними, словно отгоняя враждебных и завистливых духов.

Конечно, картина их жизни вовсе не была идеальна. Они к этому и не стремились. Время от времени случались ссоры, размолвки, приступы хандры и взаимного раздражения. Но на этот мусор было принято не обращать внимания, отдавая должное масштабу и сочности полотна в целом. Были на этом полотне и едва заметные трещины. Но никто не предполагал, что когда-нибудь они вскроются, превратятся в траншеи и окопы, станут частью батальной сцены, и прекрасной картине придет конец.

Поезд тронулся, и в купе заглянула проводница, предлагая чай и меню из ресторана. Нина только покачала головой. Ни есть, ни пить ей не хотелось. Она достала телефон, чтобы позвонить Егору, но связи не было. Неожиданно для самой себя Нина окликнула проводницу. Та ушла недалеко и с готовностью вновь нарисовалась на пороге.

— Принесите, пожалуйста, вина, — попросила Нина.

— Вам красненького, беленького? — услужливо поинтересовалась женщина.

«Зелененького». Нина поморщилась. Эти миленькие маленькие суффиксы…

— Сухого, белого, холодного.

— Одну минуточку, сейчас принесу.

Проводница исчезла, а Нина подумала, что не сказала, чего хочет, бокал или бутылку. Теперь за нее будет решать эта миленькая женщинка.

За окном в темноте пролетали заснеженные поля.

* * *

Они познакомились в Берлине. Она гостила у друзей. Он приехал по делам — оформлял какой-то заказ. Друзья и дела пересеклись, отменившийся авиарейс и слепой случай свели их в одном доме и усадили за один стол. Они провели вместе вечер, ушли из гостей, не смогли разойтись и до утра гуляли по городу. Стоял капризный май. То и дело набегали тяжелые тучи, начинало отчаянно моросить, потом вдруг прорывало коротким сильным ливнем. Вскоре он стихал, и наплывала волна почти летнего, густого и влажного жара. Пахло сиренью, дизелем и кебабом, и обреченная мошкара билась в круге света под фонарем, не зная, когда очередной дождевой поток навсегда прервет их веселые танцы.

Из Шарлоттенбурга они направились в сторону вокзала. То выходили на освещенный Кудам[1], то петляли переулками. Они шли мимо довоенных жилых домов, похожих на широкие комоды с выдвижными ящиками-балконами. Мимо маленьких магазинов, лавок, салонов, ателье, гостиниц, ресторанов и аптек. Большинство дверей были уже закрыты, из-под некоторых еще проглядывал свет и доносились голоса. Они заглянули в одну из них. Это было кафе. Посетители давно разошлись, на столах ножками вверх стояли стулья-капитулянты. Молодой турок со шваброй пританцовывал между рядов под музыку в наушниках. У барной стойки, очевидно, хозяин и официантка допивали свое пиво.

Девушка заметила посетителей и покачала головой, давая понять, что заведение закрыто, но хозяин остановил ее и подозвал приветственным жестом. Они довольно долго просидели в баре, потягивая пиво и болтая с хозяином. Его звали Торстен. Жена, Хильда, два года назад умерла. Рак. Дочь все носит по свету, теперь у нее какой-то музыкальный проект и чокнутый жених в Риме. Нужно делать ремонт на кухне. Цены растут, аренда дорожает. Хотелось бы на лето поставить столы на улице, но выходит слишком дорого. Пока они говорили, из-за стойки вышла большая и тихая, как смерть, хаски. Подошла, внимательно посмотрела на них и улеглась в ногах у Нины. Хаски звали Лола, у нее был спокойный нрав и голубой глаз.

Уже было за полночь, когда они попрощались с Торстеном. Лола лизнула руку Егору, и они вернулись в город. Разговор с незнакомцем как-то ободрил их. Теперь обоим казалось, что все взаправду. Уже кто-то видел их вместе, у кого-то они останутся в памяти вдвоем. Они словно отметились в некой книге прибытия. И стало проще разговаривать и шутить, она увлеклась и сморозила глупость, он инстинктивно притянул ее к себе, когда на пустом перекрестке загорелся красный.

Егору тогда почудилось, что вокруг не привычный Берлин, а город, специально скроенный и подогнанный под них. Торстен, Лола, эти фонари на Кудаме, случайный прохожий, припозднившееся такси, все это оживало, лишь попадая в их поле зрения, и исчезало в небытии, стоило им отвернуться. И пусть он понимал, что это всего лишь морок влюбленности, ему нравилось. Они с Ниной присматривались друг к другу, пробовали свое новое чувство, как пробуют воду ногой. А вдруг? Вдруг им повезет и они пойдут по воде? Вдруг — вот оно, чудо? Это был их нулевой километр, беззаботная территория. Все было возможно, но еще ничего не началось.

Вскоре они вышли к Zoo, обоим захотелось кофе, и они зашли на вокзал. Там, дожидаясь, пока девушка сварит два эспрессо, он взял ее ладонь в свою руку и поднес к губам. И такой волной накрыло обоих, понесло, закружило, завертело и заморочило. Их кофе давно остыл, а они все стояли, прижавшись друг к другу, словно последние люди, оставшиеся со своей внезапной любовью посреди огромной и пустой земли.

Однако земля была совсем не пустой. Рядом с ними громко разговаривал с бумажным стаканчиком мужчина помятого вида. Неизвестно, что отвечал ему предмет, но мужчина то вдруг стихал и сникал разочарованно, то вновь принимался размахивать руками и бормотать что-то неразборчиво, но отчаянно. Они посмотрели на девушку, та пожала плечами. Сумасшедший. Их полно в Берлине. Они уже направились было к выходу, как вдруг мужчина что-то закричал им в спину. Нина не выдержала и обернулась. Потом, позже, когда неспокойный ум примется искать причины их несчастий в прошлом, она будет корить себя и за это. Не надо было оглядываться. Не надо было, чтобы в воспоминаниях того вечера остались эти безумные глаза, с ужасом смотрящие в неизвестность. Как ей тогда казалось, в их неизвестность. Егор не обернулся. Он вывел ее на воздух и вскоре воспоминания о сумасшедшем отступили.

Они пришли к нему в гостиницу. Поднялись в кабине лифта густого зеленого цвета на четвертый этаж. Он прикрыл ей глаза ладонью и повел по длинному коридору. Они все сворачивали и сворачивали, сначала в одну, потом в другую сторону, и Нине начало казаться, что Егор уводит ее, запутывает, заморачивает в какой-то новый, другой, свой мир.

Они подошли друг другу, как ключ и замочная скважина. Все словно так и было задумано. Руки, ноги, губы, пальцы: все переплеталось, пело, дрожало, дополняло и переполняло друг друга. Им не нужны были перерывы, они были неутомимы, спешили каждый навстречу своему наслаждению и уже не понимали, чьего достигли. Оба задремали под утро. И сразу пошел дождь, словно норовя смыть воспоминания ночи, чтобы освободить место для новых.