Те дни промелькнули незаметно и вместе с тем тянулись невероятно долго. Дожди вскоре прекратились, и весь город накрыла желтая пыльца цветения. Берлин чихал. Пчелы сходили с ума. Резвое солнце обжигало кожу. Зонты от дождя сменились зонтами от зноя, и тенты над ресторанами теперь разворачивали, чтобы спрятаться не от непогоды, а от внезапной жары.

Хозяйка гостиницы, миниатюрная голубоглазая блондинка, улыбнулась, столкнувшись с ними на площадке перед лифтом. Они немного смущенно улыбнулись в ответ. Все было понятно без слов. Эта пьянящая весна была так кстати.

Незадолго до отъезда они проснулись на рассвете и поняли, что проголодались. Недалеко на площади работал круглосуточный бар, и они отправились туда. В баре было довольно многолюдно. Пьяные спортсмены, обкуренные юнцы с гитарой, девушки на высоких, очень высоких каблуках. Порочные сливки ночи, прислужники темноты. Они находились совсем рядом друг с другом, но не замечали никого. Даже попки, затянутые в алый латекс, сейчас отдыхали от посторонних глаз. Егор с Ниной вернулись в гостиницу веселые и хмельные и заснули, когда на улице уже гремели жалюзи открывавшихся лавок и кафе.

В следующий раз они встретились уже в Москве. Предчувствие не обмануло. Их тянуло друг к другу, и этому притяжению невозможно было сопротивляться. Брак Егора был на излете, Нина с облегчением смогла сказать своему другу, что пора расходиться, потому что все давно закончилось. Егор и Нина совершили необходимые усилия, и вскоре оказались на свободе. И началось то, что должно было начаться.

Склонная к вечному поиску смыслов даже там, где их могло и не быть, Нина часто рассуждала о том, какую роль они сами сыграли в той встрече. Было ли хоть что-то в их власти? Почему Егор опоздал на свой рейс? Что задержало ее в тот вечер в гостях? Почему все так соединилось и совпало? Казалось, их обоих, словно пешки в игре, разменяли силы, о которых, к сожалению, а может, и к счастью, они не имели ни малейшего представления. Эти силы присмотрелись, прицелились, и вот одно такси опоздало на полчаса в пустом городе, а другое, повинуясь необъяснимому порыву, отпустили.

Как часто что-то очень важное в жизни происходит словно само по себе, без нашего участия. Ты стараешься, строишь планы, составляешь расписания, а потом невидимая рука внезапно переключает невидимую стрелку, и невидимый поезд направляется в совершенно другом направлении или сходит под откос невидимых путей. Будущее подкарауливает тебя, пока ты чем-то занят и ничего не ждешь, и выскакивает из-за угла, поражая эффектом внезапности. Меняет жизнь. Меняет тебя. Все меняет. Здесь ничего не подстроишь, не приманишь и не призовешь. Здесь очень мало зависит от нас. Мы заблуждаемся, думая, что крепко держим судьбу в своем кулаке. Не хотелось бы услышать, как в этот момент она над нами смеется.

Распивая в ту ночь в поезде бутылку белого, а именно бутылку принесла ей сообразительная проводница, Нина думала, что бессмысленно бояться. Именно то, чего мы опасаемся, обязательно случится. Мы как-то видим наперед, но только от этого ничуть не легче. Ей хотелось верить, что она ошибается. Что предчувствия обманывают ее и она просто слишком многого боится и слишком многого хочет. Но поезд не стоял на месте, он увозил ее в другой город, прочь от дома и Егора. И уже в одном этом не было ничего хорошего.

* * *

Затор на ночной дороге отвлек Егора от его мыслей. До этого он неспешно катился в сторону дома по Садовому кольцу под аккомпанемент какой-то нервной и неровной музыки. Он притормозил. Да, впереди была натуральная пробка. Егор внезапно понял, что звук в машине уже давно выводит его из себя. Он с раздражением выдернул диск из проигрывателя. Шостакович. Нина… Он бросил диск на соседнее сидение. «Ленинградская симфония». Ну, туда ей и дорога.

Движение замедлилось и на некоторое время совсем остановилось. Егор выглянул в окно. В темноте тревожно мерцали синие маяки скорой. На дороге что-то случилось. Поток тронулся, и вскоре Егор поравнялся с местом аварии. Это было лобовое столкновение. Второй машины не было видно, ударом ее отбросило далеко в сторону. Черная иномарка, вокруг которой сновали медики и полиция, осталась в своем ряду, но ее развернуло на месте. При виде машины Егор инстинктивно отвернулся, но успел разглядеть, что за рулем была женщина, рядом с ней на пассажирском сидении, откинувшись, лежал мужчина. Окровавленные подушки опали в ноги. Здесь нечего было ловить. Смерть прошла своим чередом. Он уже почти проехал мимо, но в последнее мгновение не выдержал и еще раз выглянул в окно. Голова женщина склонилась к плечу, и мертвые глаза смотрели прямо на него. Пробка закончилась. Егор рывком вывел машину на свободную полосу, нашел волну с пустой и легкой музыкой и прибавил скорость.

Что-то страшное осталось у него за спиной. Но он ехал вперед. Его дорога еще не закончилась.

* * *

Нина быстро захмелела. Она сидела с бокалом за столом и отсчитывала пролетающие стороной фонари. На сорок пятом сбилась. Хотела было начать по новой, но передумала. Подняла бокал и чокнулась с пустотой.

— Приятного путешествия.

Ей казалось, она знала, когда все началось. Несколько лет назад они с Егором оказались в богом забытой деревне, в глуши, между двумя провинциальными городами. Города и сами-то были невзрачными и унылыми, а пространство между ними и вовсе напоминало безжизненный пустырь. Они плутали в поисках заправки, не рассчитали с бензином или масло потекло, уже и не вспомнить. И кривая дорога, на которую они в отчаянии свернули, увела их куда-то не туда.

А потом они застряли в той деревне. Машина встала. Связь барахлила. Вопрос о Wi-Fi вгонял местных в ступор. Егор простыл. Они устроились в избе у какой-то тетки, позвонили друзьям с почты, кое-как объяснили, где находятся и как их спасать, и тут пошел дождь. Он лил, не переставая, и уже к вечеру стало понятно, что никто сюда не проедет и никуда они отсюда не денутся. Это была ловушка Макондо.

Дороги размыло, часто отключали электричество, местные пили самогон и разводили руками. Оставалось ждать. Было тоскливо, они почти не разговаривали. Егор целыми днями чихал и валялся с книгой в постели, часто отвлекался от чтения и что-то писал в телефоне. Что? Кому? Она не спрашивала. Здесь, вдали от суеты привычной жизни, как-то очень заметно стало отчуждение, возникшее между ними. Нина была готова поклясться, что еще немного и, совершив над собой небольшое усилие, он научится различать предметы у нее за спиной.

Она часами сидела в одиночестве на крыльце. Дождь шумел так отчаянно, будто хотел достучаться до нее, о чем-то предупредить, о чем-то напомнить, но она была глухой и глупой и не понимала его тревог. Она попеременно курила, читала, пила кислое вино из местной лавки, наконец, разочаровалась во всем, смирилась и затихла, невидящим взглядом уставившись на дождь. Время словно замерло.

И вдруг где-то между картошкой на обед и картошкой на ужин она поняла, что не хочет возвращаться домой. Это удивило ее. В этой дыре не происходило ничего. Остановившееся время, непролазная грязь, тощие коровы, которые даже молоко давали неохотно, и было оно неаппетитным на вид, вкус и запах. Это место было пробелом, бессмысленным тире в жизненном пространстве. Но сидя на отсыревшем крыльце и глядя на дождь, Нина поняла, что домой ее не тянет. Ее вообще никуда не тянуло. Как будто для нее вдруг не стало места на земле. Незачем было оставаться, и некуда было спешить. Она не была нужна здесь, но не было нужды в ней и где-то там.