кого нанимают, сколько сберегают и тратят, производят и потребляют, а психологи – изучать их взгляды и мнения. Все это можно сделать с помощью прямых наблюдений или систем записи, а также интервью, анкет, тестов и опросов. Изучение литературы, искусства и музыки часто ограничивается формами этих продуктов человеческого поведения, а лингвисты могут обойтись фонетикой, семантикой и синтаксисом. Можно сделать своего рода предсказание по принципу: если люди часто что-то делали, они, скорее всего, сделают это снова; они следуют обычаям, потому что им принято следовать, они демонстрируют избирательные или потребительские привычки по тем же причинам и так далее. Обнаружение организующих принципов в структуре поведения – таких как «универсалии» в культурах или языках, архетипические модели в литературе или психологические типы – может позволить предсказать даже ранее не встречавшиеся случаи поведения.

Структура и организация поведения также могут изучаться как функции времени или возраста, как, например, развитие вербального поведения ребенка или его навыков решения задач, последовательность стадий, через которые проходит человек на пути от младенчества к зрелости, или этапы развития культуры. История изучает изменения, происходящие во времени, и если удается обнаружить закономерности развития или роста, то это может быть полезным для прогнозирования будущих событий.

Контроль – это другое дело. Отказ от ментализма (или «психологизма») путем игнорирования причин поведения имеет свою цену. Структурализм и девелопментализм[3] не объясняют нам, почему соблюдаются обычаи, почему люди голосуют так, как они голосуют, или демонстрируют разное отношение или определенные черты характера, или почему разные языки имеют общие черты. Время и возраст нельзя контролировать; мы можем только ждать, пока человек или культура пройдут через определенный этап развития.

Cистематическое пренебрежение полезной информацией обычно означало, что данные, предоставленные структуралистом, интерпретировались другими – например, лицами, принимающими решения, которым каким-то образом удается учитывать причины поведения. Теоретически это означало выживание менталистских концепций. Когда требуются объяснения, примитивные культурные практики приписываются «уму дикаря», овладение языком – «встроенным правилам грамматики», развитие навыков стратегического решения задач – «росту ума» и так далее. Короче говоря, структурализм говорит нам о поведении людей, но очень мало освещает причины их поведения. У него нет ответа на вопрос, с которого мы начали.

Методологический бихевиоризм

Проблемы ментализма можно избежать, если идти непосредственно к физическим причинам, предшествующим событию, минуя промежуточные чувства или состояния ума. Самый быстрый способ сделать это – ограничиться тем, что ранний бихевиорист Макс Мейер назвал «психологией другого»: рассматривать только факты, которые можно непосредственно наблюдать в поведении одного человека в его связи с предшествующими событиями. Если связи установлены, пренебрежение предполагаемой нефизической частью ничего не изменит. Так, если мы знаем, что ребенок долго не ел, и знаем, что из-за этого он чувствует себя голодным и, потому что голодный, он ест, мы знаем и то, что, если он долго не ел, он будет есть. И если, делая определенную пищу недоступной, мы заставляем его чувствовать себя голодным и из-за чувства голода он ест затем нужную, то из этого следует, что, делая одну еду недоступной, мы побуждаем его есть другую – нужную.

Точно так же, если определенные способы обучения человека заставляют его замечать очень маленькие различия в своих «ощущениях» и он осознает их, он может точнее классифицировать цветные объекты. Следовательно, мы можем использовать эти способы для обучения правильной классификации объектов. Или если прошлые обстоятельства в жизни белого человека вызывают у него чувство неприязни по отношению к черным и это заставляет его вести себя агрессивно, то мы можем ограничиться рассмотрением связи между обстоятельствами в его истории и его опасным поведением.

Конечно, нет ничего нового в попытках предсказать или контролировать поведение, манипулируя или наблюдая за предшествующими социальными событиями. Структуралисты и девелопменталисты не игнорировали полностью прошлое изучаемых ими личностей, а историки и биографы исследовали влияние климата, культуры, социума и событий. Люди использовали практические методы предсказания и контроля поведения, не задумываясь о психологической подоплеке. Тем не менее на протяжении многих веков роль физической среды изучали крайне мало, хотя о человеческом познании и жизни разума были написаны сотни наукоемких томов. Программа методологического бихевиоризма стала реальной, только когда наметился прогресс в методах научного наблюдения за поведением, и только тогда стало возможным преодолеть мощный эффект ментализма в абстрагировании исследования от роли окружающей среды.

Менталистические объяснения ослабляют любопытство и сводят исследование на нет. Наблюдая чувства и душевные состояния в то время и в том месте, где они выглядят как причины, часто мы теряем интерес к дальнейшим исследованиям. Однако, как только окружающие условия начинают изучаться, их значение невозможно отрицать.

Методологический бихевиоризм можно рассматривать как психологическую версию логического позитивизма или операционализма, но они занимаются разными вопросами. Логический позитивизм или операционализм утверждают, что поскольку ни один из двух наблюдателей не может согласиться с тем, что происходит во внутреннем мире человека, то с точки зрения физических наук психические события «ненаблюдаемы». Истина не может быть достигнута путем соглашения, и мы должны отказаться от изучения психических событий и вместо этого обратиться к тому, как они изучаются. Мы не можем измерить ощущения и способы восприятия как таковые, но мы можем измерить способность человека различать стимулы, и тогда понятие ощущения или восприятия может быть сведено к операции распознавания.

У логических позитивистов была своя версия «другого». Они утверждали, что робот, который ведет себя точно так же, как человек, точно так же реагирует на стимулы, меняет свое поведение в результате тех же действий, был бы неотличим от реального человека, даже если бы у него не было чувств, ощущений или идей. Если бы такого робота удалось собрать, это доказало бы, что ни одно из предполагаемых проявлений внутренних переживаний не требует менталистского объяснения.

В отношении собственных задач методологический бихевиоризм был более успешен. Он ответил на многие вопросы, поставленные ментализмом, и отделился от него, ставя собственные, без ненужных философских отступлений. Акцентируя внимание на генетических и внешних предпосылках, он нивелировал неоправданный интерес к внутренней жизни. Это позволило изучать поведение низших видов, где интроспекция (тогда считавшаяся исключительно человеческой) была невозможна, и исследовать сходства и различия между человеком и другими видами. Некоторые понятия, ранее ассоциировавшиеся с личными событиями, были сформулированы другими способами.

Но проблемы оставались. Большинство методологических бихевиористов признавали существование ментальных событий, но при этом не рассматривали их. Действительно ли исследователи хотели сказать, что психические явления не имеют значения, что средняя стадия в этой трехступенчатой последовательности физического – ментального – физического ничего не дает – другими словами, что чувства и душевные состояния являются всего лишь эпифеноменами? Подобная точка зрения была известна и ранее. Мнение о том, что чисто физический