с которыми это поведение часто ассоциируется («Когда дела обстоят так, я обычно сдаюсь» или «Я голоден и собираюсь перекусить»). Это может быть сообщение о высокой вероятности определенного рода поведения.

Заявления о будущем поведении часто включают слово «чувствую». Возможно, «я чувствую, что хочу играть в карты» можно перевести как «я чувствую себя так, как часто чувствую себя, когда начинаю играть в карты». Вопрос «Что ты хочешь сделать?» может относиться к будущему в смысле вопроса о вероятности поведения.

Отношение («Ты действительно хочешь делать то, что делаешь?» или «Ты действительно хочешь поехать на пляж в отпуск?») может быть частью метафоры о склонности или тенденции.

В целом вербальная общность может проверить точность заявлений относительно склонностей и тенденций, по крайней мере статистическим способом, глядя на то, что происходит, и точность контроля, поддерживаемого личными стимулами, таким образом, в некоторой степени обеспечена. Мы увидим, что самоописательное поведение служит также самому человеку и в момент его совершения оно имеет тенденцию оставаться точным.

МНОЖЕСТВЕННЫЕ СМЫСЛЫ. Условия, имеющие отношение к поведению, сообщаются в соответствии с обстоятельствами, в которых они были получены, а это означает, что высказывание может быть истолковано несколькими способами. Рассмотрим сообщение «Я есть, был или буду голоден». «Я голоден» может быть эквивалентно «Я мучаюсь от голода», и если у вербальной общности были бы какие-то средства для наблюдения за сокращениями желудка, связанными с голодными муками, она могла бы определить реакцию, основываясь только на этих стимулах. Это также может быть эквивалентно «Я активно ем». Человек, заметивший, что он жадно ест, может сказать: «Я действительно голоден». Или, оглядываясь назад: «Я был голоднее, чем я думал», отбросив другие свидетельства как ненадежные. «Я голоден» также может быть эквивалентом фразы «Я давно ничего не ел», хотя это выражение, скорее всего, используется для описания будущего поведения: «Если я пропущу свой ужин, я буду голоден». «Я голоден» также может быть эквивалентно «Я чувствую, что хочу есть» в смысле «Я чувствовал это раньше, когда начинал есть». Это может быть эквивалентно «Я скрыто веду себя так же, как при получении и потреблении пищи», или «Я мечтаю о еде», или «Я думаю о том, что мне нравится есть», или «Я ем для себя». Сказать: «Я голоден» – значит сообщить о нескольких или всех этих состояниях.

Выявление причин поведения

Вопрос «Что ты делаешь?» часто является просьбой о предоставлении дополнительной информации. Этот вопрос может быть задан человеку, который роется в коробке с мелкими предметами, и типичным ответом может быть: «Я ищу свой старый перочинный нож». Слово «рыться» описывает особый тип поведения; помимо определенной картины, оно подразумевает причину. Человек, который роется, ищет что-то, и его поиски прекратятся, когда это что-то будет найдено. Другой вопрос «Что ты ищешь?» сужает поле поиска, и «Мой старый перочинный нож» определяет искомый предмет, нахождение которого положит конец поведению. Следующий вопрос «Почему ты ищешь свой нож?» может привести к ответу: «Потому что мне он нужен», что обычно означает больше, чем «Потому что он нужен».

Более прямой вопрос о причинах – «Почему ты это делаешь?». И ответ на него обычно представляет собой описание чувств: «Потому что мне хочется». Такой ответ часто бывает приемлемым, но если вербальная общность требует чего-то другого, можно спросить: «Почему тебе хочется это сделать?» – и тогда ответом будет либо ссылка на другие чувства, либо (в крайнем случае) на внешние обстоятельства. Так, в ответ на вопрос «Почему вы передвигаете свой стул?» человек может сказать: «Плохое освещение» или «Чтобы книга лучше освещалась».

Подобные вопросы не всегда имеют правильный ответ, поскольку мы часто не знаем, почему мы ведем себя так, а не иначе. Несмотря на кажущуюся близость внутреннего мира, несмотря на преимущество, которым пользуется человек как наблюдатель своей личной истории, другой человек может знать больше о причинах его поведения. Психотерапевт, который пытается дать своему пациенту какой-то намек, вероятно, подчеркивает причинно-следственные связи, о которых его пациент еще не догадывается.

Когда мы не знаем, почему мы так себя ведем, мы склонны придумывать причины: «Я сделал это, значит, я должен был подумать, что это поможет». Возможно, что многие мифы – это не более чем придуманные причины суеверного поведения, кажущегося беспричинным, о чем пойдет речь в главе 8.

Объяснения поведения варьируются в зависимости от того, какие ответы принимаются вербальной общностью. Если достаточно простого «Мне так хочется», то ничего другого не последует. Фрейд оказал некоторое влияние на изменение типов ответов, которые часто давались на вопрос «Почему ты это делаешь?». Он делал акцент на чувствах, но допускал отсылки на личную историю. Экспериментальный анализ поведения обращается непосредственно к предшествующим причинам в окружающем мире.

Самопознание

Я всегда подчеркивал разницу между чувствами и сообщением о том, что человек чувствует. Мы можем считать, что чувства – это просто реакция на стимулы, но сообщение – это продукт особых вербальных условий, установленных обществом. Существует аналогичное различие между поведением и сообщением о том, как человек ведет себя или сообщает о причинах своего поведения. Организуя условия, в которых человек описывает открытый или личный мир, в котором он живет, общество порождает ту особую форму поведения, которая называется знанием. Реагировать на пустой желудок наполнением его пищей – это одно, знать, что человек голоден, – совсем другое. Передвигаться по пересеченной местности – это одно, а знать, что ты это делаешь, – совсем другое.

Самопознание имеет социальное происхождение. Только когда личный мир человека становится важным для других, он становится важным для него самого. Тогда он включается в управление поведением, называемым знание. Но самопознание имеет особую ценность для самого человека. Человек, который «познал себя» благодаря заданным ему вопросам лучше предсказывает и контролирует собственное поведение.

Бихевиористский анализ не ставит под сомнение практическую пользу описания внутреннего мира, который ощущается и интроспективно наблюдается. Описания являются подсказками (1) для прошлого поведения и повлиявших на него условий, (2) для текущего поведения и также повлиявших на него условий, и (3) для условий, связанных с будущим поведением. Тем не менее внутренний мир не является однозначно наблюдаемым или познаваемым. Я уже упоминал две причины, к которым мне еще не раз придется вернуться: при обучении самопознанию, во-первых, вербальная общность вынуждена довольствоваться весьма примитивными нервными системами и, во-вторых, оно не может полностью решить проблему приватности. Существует старый принцип, согласно которому ничто не меняется, пока разницы не видно, а в отношении событий во внутреннем мире вербальная общность эту разницу выявить не смогла. В результате остается место для спекуляций, которые на протяжении веков демонстрировали самое необычайное разнообразие.

Про Платона говорят, что он открыл разум, но точнее было бы сказать, что он