— Он храбро умер, — это было довольно неудачное выражение соболезнования, но принц улыбнулся.

— Это так. Я хотел бы, чтобы вы со Слудигом раньше добрались до него, но вы и так сделали все, что могли. — Лицо принца менялось быстро, как облака, бегущие по весеннему небу; — Я ни в чем не хочу винить вас, Саймон. Пожалуйста, прости меня — я стал невнимателен к словам в своем горе. Деорнот всегда умел прервать мое самокопание. О Боже, как мне будет не хватать его! Теперь я думаю, что он был моим лучшим другом, хотя я и не знал этого, пока он не умер.

Саймону стало еще больше не по себе, когда он увидел, как заблестели глаза Джошуа. Он хотел было отвернуться, но внезапно вспомнил о ситхи и о том, что сказал Стренгьярд. Может быть действительно самые великие люди несут груз самых тяжелых горестей? И в таком горе нет ничего постыдного!

Саймон протянул руку и взял принца за локоть.

— Пойдемте, Джошуа. Давайте прогуляемся. Расскажите мне о Деорноте, раз у меня никогда не было случая получше узнать его.

Принц наконец оторвал взгляд от алебастрового лица рыцаря.

— Да, конечно. Мы погуляем.

Он позволил Саймону увести себя за дверь, где буйный зимний ветер хлестал вершину Сесуадры.

—..И он в самом деле подошел ко мне и извинился! — Теперь Джошуа смеялся, хотя смех его был горьким. — Как будто это он совершил проступок. Бедный, верный Деорнот! — Он покачал головой и вытер глаза. — Эйдон! Почему эта туча сожалений окружает меня, Саймон? То сам я умоляю о прощении, то те, кто вокруг меня — не удивительно, что Элиас считал меня немного придурковатым. Иноща я думаю, что он не так уж сильно ошибался.

Саймон подавил улыбку.

— Может быть, дело просто в том, что вы слишком легко готовы делиться вашими мыслями с людьми, которых как следует не знаете — вроде сбежавших поварят?

Джошуа, прищурившись, посмотрел на него, потом рассмеялся — и на этот раз куда веселее.

— Может быть, ты и прав, Саймон. Люди любят своих принцев сильными и непреклонными, верно? — Он грустно усмехнулся. — Ах, милостивый Узирис, был ли когда-нибудь рожден человек, менее подходящий на роль принца, чем я? — Он поднял голову, вглядываясь в ряды палаток. — Спаси меня Бог, я заблудился. Где эта пещера с пленниками?

— Там, — Саймон показал на серке валуны, торчащие перед самым внешний барьером ровной площадки на вершине Сесуадры. Они были едва различимы в темноте на фоне продуваемых ветром стен палаточного города. Джошуа изменил курс, и Саймон последовал за ним, двигаясь медленно, чтобы не слишком бередить незажившие еще раны.

— Я зашел чересчур далеко в поле, — сказал Джошуа, — и не только в поисках пленников. Я просил тебя прийти, потому что у меня есть к тебе несколько вопросов.

— Да? — Саймон не мог не заинтересоваться. Что принц мог хотеть узнать у него?

— Я хотел бы похоронить наших мертвых на этой горе, — Джошуа махнул рукой, обведя ею всю травянистую вершину Сесуадры. — Ты знаешь ситхи лучше всех людей, которые живут здесь, я полагаю — или по крайней мере ближе всех, потому что Бинабик и Джулой, наверное, много читали о них. Как ты думаешь, это будет позволено? Ведь это место ситхи.

Саймон немного подумал.

— Позволено? Я не могу себе представить, что ситхи станут протестовать, если вы это имеете в виду, — он кисло улыбнулся. — Они пальцем не шевельнули, чтобы защитить Сесуадру, так что я не думаю, что они пришлют сюда огромную армию, чтобы помешать нам похоронить погибших.

Некоторое время они шли молча. Саймон обдумывал свою мысль, прежде чем заговорить.

— Нет, я не думаю, что они будут возражать — хотя я никогда не посмел бы говорить от их имени, — добавил он поспешно. — В конце концов Джирики похоронил своего родственника Аннаи вместе с Гримриком там, на Урмсхейме. — Дни, проведенные на драконьей горе, казались сейчас такими далекими, как будто там был вовсе не он, а какой-то другой Саймон, его дальний родственник. Он напряг мускулы на болезненно негнущейся руке и вздохнул. — Но, как я уже сказал, я не могу говорить за ситхи. Сколько времени я был с ними — месяцы? Но я никогда даже не надеялся понять их.

Джошуа с интересом посмотрел на него.

— Каково это было, жить с ними, Саймон? И что это за город — Джао… Джао…

— Джао э-Тинукай, — Саймон немного гордился легкостью, с которой эти необычные звуки слетали с его языка. — Я бы хотел уметь объяснить это, Джошуа. Это все равно, что попробовать объяснить сон — вы можете рассказать, что происходило, но вам не удастся передать свои ощущения. Ситхи древний народ, ваше высочество, очень, очень древний, но если посмотреть на них, то они молодые, здоровые и… красивые. — Он вспомнил сестру Джирики Адиту, ее прекрасные, яркие, хищные глаза, ее улыбку, полную тайного веселья. — Они имеют полное право ненавидеть людей, Джошуа, — по крайней мере, я так думаю — но вместо этого они, кажется, озадачены. Как мы чувствовали бы себя, если бы овцы вдруг обрели могущество и выгнали нас из наших городов?

Джошуа засмеялся.

— Овцы, Саймон? Ты хочешь сказать, что императоры Наббана, и Фингил из Риммергарда… и мой отец, если уж на то пошло, были безобидными лохматыми созданиями?

Саймон покачал головой.

— Нет, я просто хочу сказать, что мы не такие, как ситхи. Они понимают нас не больше, чем мы их. Джирики и его бабушка Амерасу может быть не такие чужие нам, как некоторые другие — они действительно обращались со мной с большой добротой и пониманием, — но остальные ситхи… — Он остановился в затруднении. — Я не знаю, как это можно объяснить.

Джошуа добродушно посмотрел на него.

— На что был похож город?

— Я уже пробовал описывать его, когда вернулся. Я говорил тогда, что он похож на огромный корабль и на радугу перед водопадом. Как это ни грустно, я и сейчас не могу сказать ничего более умного. Он весь сделан из ткани, натянутой между деревьями, но при этом выглядит прочнее всех городов, которые я когда-либо видел. И похоже, что его в любой момент можно сложить и увезти в какое-нибудь другое место. — Он безнадежно рассмеялся: — Видите, мне все еще не хватает слов.

— Я думаю, ты очень хорошо объяснил, Саймон. — Тонкое лицо принца было задумчивым. — Ах, как бы я хотел когда-нибудь действительно узнать ситхи! Я не могу понять, что заставляло моего отца так сильно бояться и ненавидеть их. Какими бесценными знаниями они, наверное, обладают!

Они дошли до входа в пещеру, перегороженного временной решеткой из толстых, грубо выпиленных балок. Стоявший рядом стражник — один из тритингов Хотвига — отставил в сторону кувшин с углями, над которым он грел руки, и поднял решетку, чтобы пропустить их.

Еще несколько стражников — примерно равное количество тритингов и эркинландеров Фреозеля — стояли внутри. Они равно почтительно приветствовали обоих — и принца, и Саймона — к большому смущению и огорчению последнего. Из глубины пещеры появился Фреозель, растирающий озябшие руки.