– Упущение. – Милка недовольно хмурилась, и я заговорила серьезно. – Шантажисты очень привязчивы. Заплатишь один раз, не факт, что не придется во второй и в третий. Кстати, у тебя не возникло ощущения, что фотография появилась отнюдь не случайно?

– Возникло, конечно. После телефонного звонка я сразу же поехала к Мишке, он клянется, что ни сном ни духом. Я склонна ему верить. Он нормальный парень, и такие кренделя не в его духе. Думаю, кто-то случайно застукал нас на пляже и фотки сделал просто для прикола. А потом каким-то образом узнал, кто я. Мог в «Одноклассниках» меня увидеть.

– Допустим, мог.

– Вот. А потом пронюхал, что я выхожу замуж, и решил подзаработать.

– На фотке Мишку разглядеть можно?

– Нет.

– Тогда с чего шантажист решил, что это не твой будущий муж?

– Кто знает, что еще за фотографии у него на руках.

– Хочешь совет? – поразмышляв немного, спросила я. – Расскажи все Сереге. В конце концов, он тебе обязан. Должен простить.

– А если нет? Не забывай про Чухонку. Мужики такой народ: когда они шляются направо и налево, это ошибка направления, а когда мы – преступление века. Я столько натерпелась, что просто не могу рисковать.

– А сколько хочет супостат за фотографии, порочащие честь и достоинство?

– Тысячу баксов.

– Всего-то? – удивилась я. – Птица низкого полета. В самом деле, мог бы и больше потребовать, учитывая обстоятельства, а также будущего мужа-олигарха. Может, действительно какой-нибудь подросток, став случайным свидетелем чужого счастья, решил подзаработать? Могу безвозмездно пожертвовать бабки для восстановления твоего душевного спокойствия.

– Можно подумать, у меня не найдется тысячи баксов, – фыркнула Милка.

– Тогда неясно, чего тебе от меня надо. Советов не слушаешь, денег не берешь…

– Он назначил встречу, сегодня. В загородном парке. Велел приезжать одной. Но мне боязно. Я сказала, что буду с подругой. Он возражать не стал. Две бабы ему не опасны. А мне куда спокойнее, если рядом кто-то будет.

– Кто-то – это я?

– Конечно. Кто же еще? Кому я могу довериться? Опять же, никто из нормальных людей в двенадцать ночи в загородный парк не потащится, а тебе что ночь, что день, что парк, что центр города.

– Ага, – сказала я и на всякий случай кивнула.

– Ага, – передразнила Милка.

– Может, мне Славку задействовать? Поймаем твоего шантажиста и разъясним, чем должны заниматься по ночам интеллигентные люди.

– Только Славки не хватало. Давай еще в милицию заявим. Ты идешь со мной или нет?

– Иду, конечно, – ответила я.

Надо сказать, произнесла я это с отчаяния, уже сообразив, что отговаривать подругу бесполезно. Но к затее общаться с шантажистом душа не лежала. И не только потому, что я была убеждена: одной встречей дело не кончится, аппетит, как известно, приходит во время еды, а такие люди кушать хотят без перерыва. Было нечто в рассказе Милки, вызывающее смутную тревогу. Я поразмышляла над этим, пока пила кофе, но ни до чего так и не додумалась.

– Ладно, – сказала подруга, поднимаясь. – Заеду за тобой в одиннадцать. Что будешь делать до вечера?

– Ничего. Почему я должна что-то делать?

– С ума с тобой сойдешь, – махнула она рукой и зашагала к своей машине, которая была припаркована неподалеку.

Я расплатилась за кофе и еще немного посидела, наблюдая за прохожими.

Домой я возвращалась пешком, продолжая ломать голову: чем мне так не нравится эта история? Ясное дело, шантаж – штука скверная, следовательно, и история, связанная с ним, хорошей быть не может. Но речь, конечно, прежде всего о моей подруге. Людмила Михайловна существо взбалмошное, темпераментное и нервное. И сейчас, по идее, должна заливаться слезами и гневаться на Господа, который так некстати решил наказать ее за прелюбодеяние. Не помню, чтобы она хоть раз в жизни согласилась с тем, что не права или в чем-то виновата. Впрочем, она и сейчас далека от этого. Так что все в порядке. А вот ее спокойствие выглядит несколько странно. Нервозность в ней ощущалась, но вызванная скорее моим скудоумием, а не опасением потерять возлюбленного из-за собственной глупости. Может, она уже успела и нареветься, и ногами потопать, а мне позвонила, все решив и успокоившись?

Тут у меня зазвонил мобильный. Взглянув на дисплей, я увидела Милкин номер и поспешила ответить.

– Ты не вздумай сказать кому-нибудь о нашем разговоре, – ворчливо произнесла она.

– Сейчас начну развешивать объявления на столбах и заборах.

– Главное, Славке своему ни слова, не то непременно к нам охрану приставит. Мало того, что фоток лишусь, еще полгорода будет знать, что меня шантажируют.

– Славка не из тех, кто любит трепаться.

– Он, может, и не из тех. А его ребята? На каждый роток не накинешь платок. Короче, помалкивай. Я на тебя очень рассчитываю.

Последняя фраза меня доконала. Она точно не из лексикона моей подруги.

– Большое горе меняет людей, – вздохнула я и зашагала быстрее.

До моего дома оставалось два квартала, когда телефон вновь затрезвонил, а я с сожалением вспомнила те времена, когда обходилась без мобильного. На этот раз звонила мама.

– Где ты? – сурово спросила она. Я прикинула, есть ли на мне какой грех, и с облегчением вздохнула, ни одного существенного не обнаружив.

– Иду по улице, – ответила я.

– Не мешало бы навестить родителей, – суровости в мамином голосе лишь прибавилось. – Мы дома, так что, будь добра, приезжай прямо сейчас.

– С чего такая срочность?

– Тебе надо, чтобы мать при смерти лежала? Иначе времени для меня не найдется? И добро бы ты была занята чем-то полезным…

Я развернулась в направлении родительского дома, слушая сетования родительницы по поводу своей непутевости. Задала пару наводящих вопросов и смогла выяснить, что ничего особенного в семействе не происходит, просто маме пришла фантазия провести очередную воспитательную беседу. Я хотела придумать неотложное дело и избежать нравоучений, но вовремя вспомнила, что не появлялась у родителей две недели. Слишком большой срок. Мама беспокоится: вдруг она потеряет квалификацию и беседа не получится особо впечатляющей. Родительским слабостям надо потакать.

Сообщив, что уже сажусь в такси, я сунула телефон в карман, и тут он вновь зазвонил. «Выбросить его, что ли?» – подумала я со злостью, но на дисплей на всякий случай взглянула, а вслед за этим поспешила ответить. Это был Славка. Если мама не могла прожить без нравоучений, то Славка не мог прожить без звонков. А если я не отвечала, способен был примчаться в мою коммуналку, бросив все дела, и, не обнаружив меня на месте, сидеть под дверью с самым разнесчастным видом. Это не способствовало душевному равновесию, более того, у меня возникала уверенность, которая раз от раза укреплялась, что я порчу ему жизнь. Оттого я и поспешила ответить, стараясь, чтобы голос мой звучал бодро и с намеком на большую радость.