Но в этот раз все с самого начала пошло криво.

Страх и тревога, усиливавшиеся от того, что Джейсон внимательно следил за всеми моими действиями, привели к тому, что я промахнулась мимо направляющих и с громким металлическим скрежетом ткнула носилки в стальной рычаг стола. Этот удар не причинил никакого вреда ни мертвецу, ни оборудованию, но сильно поранил мое «эго». Похоже, потом ему тоже потребуется вскрытие, и причиной смерти станет его уязвление.

– Не переживай, лапка, такое случается у каждого из нас, – приободрил меня Джейсон. – Прозекторская у нас, на самом деле, очень тесная.

Я была поражена его бездонным терпением, потому что мне казалось, что своей неуклюжестью я превосхожу героев «Трех балбесов» вместе взятых.

Тем не менее, мне все же удалось загнать носилки в механизм стола и установить их в нормальное положение. Я расстегнула молнию мешка. Джейсон не вмешивался в процесс, предоставив мне все делать самой. Обычно труп освобождали от мешка двое техников. Делалось это с помощью великолепно отработанного приема. Труп поворачивали набок, используя ноги и руки в качестве рычагов, затем под тот же бок подтыкали мешок и переворачивали труп на противоположный бок, и извлекали из-под него мешок. Однако труп этого человека был настолько легким, что я без труда самостоятельно справилась с задачей. Это оказалось так же легко, как вытащить испачканный подгузник из-под попки грудного младенца. Извлекая из-под покойника мешок, я делала глубокие вдохи, чтобы унять расходившиеся нервы.

Покончив с этим делом, я внимательно рассмотрела труп.

Ничего подобного я не видела никогда в жизни: тело напоминало узловатый белый сук с несколькими причудливыми ветками, покрытый волосистой корой. Сквозь тощую плоть отчетливо проступали тазовые кости, а когда я повернула тело набок, чтобы осмотреть спину, то смогла во всех анатомических подробностях рассмотреть каждую бороздку на крестце и копчике. За те две недели, что покойный провел в постели, кости в некоторых местах прорвали тонкую, как папиросная бумага, кожу, и там образовались отвратительные темно-красные пролежни, с зеленоватыми, сочащимися гноем, инфицированными участками. Я внезапно почти физически почувствовала боль, которую испытывал этот человек. От этого неожиданного ощущения у меня перехватило дыхание, и закружилась голова.

У покойного были длинные, очень темные, почти черные, волосы, местами плотно прилегавшие к голове и верхней части спины, а местами торчавшие в разные стороны. Ногти были длинные, с желтоватым оттенком, и вместе с состоянием волос и общим болезненным истощением говорили о чем-то более серьезном, нежели обычная анорексия. Вид трупа сразу напомнил мне о Говарде Хьюзе и других известных затворниках, страдавших тяжелыми душевными расстройствами. Наверное, та же судьба постигла и этого дантиста. Однако я не могла долго стоять и созерцать труп, размышляя о посторонних материях. Джейсон напомнил мне, что надо делать дело, вручив мне планшет с листком бумаги. На этом листке мне предстояло описать внешний вид трупа: запавшие скулы, тусклые волосы, пролежни и многое другое. Я постаралась записать все, что я видела, описать каждую родинку, каждое пятно (что это, родинка или грязь?), каждую морщинку. Мое рвение объяснялось двумя причинами. С одной стороны, это был мой первый самостоятельный наружный осмотр, и мне не хотелось что-то пропустить и показать патологоанатому мою некомпетентность. С другой стороны, долгий осмотр позволял мне оттянуть неизбежный момент ужасавшего меня первого разреза.

Джейсон видел меня насквозь. После того, как я в третий раз принялась осматривать тело, он решительно произнес:

– Лапка, ты вовсе не должна отмечать все морщинки на его мошонке.

С этими словами он протянул мне нож ПМ-40 – главное орудие техника морга.

Тянуть дальше было нельзя.

Я склонилась над телом умершего и присмотрелась к месту соединения шеи и ключиц, к тому месту, где надо начать разрез. Но единственное, что я могла при этом видеть, был нестерпимо яркий свет лампы, отражавшийся от сверкающего лезвия. Блик сильно дрожал в такт моей трясущейся руке.

Свет лампы вызвал у меня поток воспоминаний, и я снова отвлеклась (Вы понимаете, о чем я? Бедный терпеливый Джейсон!). В детстве мы с моей лучшей подругой Джейн часто развлекались тем, что накладывали друг другу на лицо макияж (в эти игры играют многие девочки). Я вспомнила, как лежала на спине, крепко зажмурив глаза от яркого света, ощущая теплые прикосновения кисточек к ресницам и коже, и думала: «Наверное, то же самое чувствуют и покойники в морге». Уверена, что большинство девочек об этом не задумывались. Я же всегда вспоминала сцены из виденных мною фильмов, в которых на лица покойников в моргах наносили макияж, чтобы сделать их «красивыми» к похоронам. В свое оправдание могу сказать, что я незадолго до того посмотрела чудесный пронзительный фильм Ховада Зиффа «Моя девочка», снятый в 1991 году. Дэн Эйкройд, играющий директора похоронного бюро, просит прекрасную Джейми Ли Кертис накладывать макияж на лицо умершей. После трудов Джейми покойная стала выглядеть красивой и даже, в какой-то степени, веселой и гламурной, и это вызвало у меня положительные эмоции, чего нельзя сказать о финале фильма. Меня до сих пор охватывает печаль, когда я вижу кольцо настроения или иву. Вспоминая, как я воображала себя трупом, на лицо которого наносят макияж, я вдруг представила себе, что может чувствовать сейчас этот несчастный дантист. Я еще не прикоснулась к нему, но он вполне мог ощущать мое учащенное дыхание и чувствовать мои колебания. Я была уверена, что ему едва ли доставила удовольствие склонившаяся над ним неуверенная в себе блондинка, размахивающая у него перед носом большим острым клинком, как повар, готовящий суши. Я резко одернула себя: «Карла, начинай!»

Я много раз видела, как другие лаборанты делают разрез, и выполнила его почти безупречно. Начав с правой стороны, за ухом, я провела нож вниз по боковой поверхности шеи, а затем немного изменила направление и довела разрез до V-образной вырезки грудины. Кожа под лезвием раздавалась в стороны, как масло под горячим ножом. Потом я повторила то же с левой стороны, правда не так ловко. Соединив оба разреза в вырезке грудины, я из точки соединения направила нож вниз, по срединной линии, вскрыв кожу на груди и на животе, аккуратно обойдя справа пупок. У меня получился очень неплохой Y-образный разрез. Он получился не идеально ровным, но я не думаю, что нашелся бы человек, который смог бы абсолютно безупречно, как по линейке, провести свой первый в жизни разрез, тем более ножом, которым можно легко отхватить себе