– Стыдно, конечно, Петрус, как не стыдно? Виноват я, прости! Я потом долго не мог в себя прийти, вся сила моя ушла на этот прорыв, а то бы я, конечно, нашел тебя и во всем повинился. Мне пришлось две недели в Иоанновском монастыре в алтаре отлеживаться, монахини молитвами выхаживали… Ах, сколько там благодати, братие! Как на духовном курорте побывал!

– Вестимо, – улыбнулся Петрус, – как не быть преизобилию благодати над усыпальницей святого праведного Иоанна Кронштадтского? Так ты, бедный, выходит, надолго занемог после своего подвига… Ну, это тебя отчасти извиняет.

– А Митя, между прочим, даже насморка не схватил! Нет, вы, братие, и представить себе не можете, каково мне с ним приходится: я над ним вьюсь, как ласточка над выпавшим из гнезда птенчиком, а он меня все отрицает и отрицает! Ах, да что говорить-то! – Димитриус махнул рукой и, отвернувшись, горестно уставился на ближайшего к нему бронзового Ангела, будто ожидая от него сочувствия.

Ангел Юлиус робко улыбнулся, выступил вперед и тоже начал перечислять свои печали, поочередно тонкие персты пригибая:

– А моя Юлька с тех пор, как живет с отцом, ни разу не причащалась Святых Христовых Таинств – это раз. Она верит в НЛО и экстрасенсов – это два. Когда уроков не выучит, просит мачеху погадать на картах, вызовут ее или нет, – это три. В церкви не бывает – это четыре…

– Юлия твоя бывает с отцом и мачехой в церкви, – отвлекшись от скорбного созерцания бронзового собрата, сказал Димитриус. – Она очень даже любит бывать на пышных венчаниях «новых русских». Мода у них нынче такая пошла – венчаться. Но волнует ее при этом не само таинство или красота службы, а наряды и прически невесты и гостей.

– Так она же девочка, а девочки все любят наряды! В этом еще нет греха, – неожиданно вступился за свою подопечную Ангел Юлиус.

– Пустой сосуд твоя Юлия, хоть и запечатанный!

– Да, запечатанный! А коли сосуд запечатан печатью Святаго Духа, то еще не все пропало: Дух сам может возжечь в нем огонь, когда Ему восхочется! Моей Юленьке всего-то неполных двенадцать лет, она еще может исправиться. Пустой сосуд… Как можно называть дитя «пустым сосудом», коли оно было крещено, миропомазано и до двух лет исправно причащалось!

– Ах, брат мой Юлиус, ну что ты говоришь? Это в пеленках-то – «исправно»? Да ведь это бабушка Настя носила ее в Божий храм причащаться! Но ты, конечно, истину молвишь: и в моем Мите сохранилась искра Божия, потому как его тоже крестили и даже водили в церковь до семи лет. Это уж потом отец воспретил ему посещение храма, дабы это не повредило сыночку. Вы подумайте только, братие, – не пускать ребенка в Божий храм из любви к нему! Что за жизнь, что за страна, что за люди!

– Жизнь как жизнь, и люди как люди. Ты бы, Ангел мой, за границу слетал для утешения… А ты что ж это так надрываешься, Хранитель Димитриус? – укорил его Петрус. – То руками восплещешь, то крыльями, слезу вон даже пустил… Ты, как я погляжу, на грани отчаянья пребываешь, а ведь это грех, братец ты мой.

– Нет, нет, – замахал крылами Ангел, – не отчаиваюсь я, братие, как можно? А что я руце воздеваю, так это я для выразительности скорби моей. Знали б вы да ведали, как мне моего Митеньку жаль… Будь он совсем пропащий, ну стал бы я разве ради него своей главой невский лед пробивать?

– Думаю, тем более стал бы, – улыбнувшись, сказал Петрус.

Но Димитриус его будто не услышал и продолжал:

– Митя в душе неплохой человек. От природы он добродушный, щедрый: мимо нищего никогда без подаяния не пройдет, разве что проедет на своем «мерсе». Ты не сомневайся, Иван, твою подопечную он не обидит! Скорее, наоборот, забалует, завалит подарками.

– Митя – доброй души человек, это воистину так. Но ты теперь про мачеху нашему гостю возвести, то-то он удивится! – горько усмехнулся Юлиус.

– Что еще за мачеха? – насторожился Хранитель Иоанн. – Кто такая и где ее Хранитель?

– О, наша невеста-мачеха по имени Жанна стоит особого разговора!

– Да чего там о ней особо разглагольствовать? Да Митя на ней, может, еще и не женится, одумается, – отмахнулся было Ангел Димитриус.

Но Хранитель Иоанн взволновался не на шутку:

– А ну-ка, братие, повествуйте, что там у вас за «невеста-мачеха» обрета-ется и почему ее Хранитель с вами не прибыл?

– А нет у нее никакого Ангела Хранителя, – с досадой молвил Ангел Димитриус. – Нет и быть не может, потому как она не крещена. Зато приставлен к ней особый бес по кличке Жан, жутко на нее похожий… Или она на него – теперь уж и не разберешь. Вот он и есть ее духовный руководитель.

– Смрад от этого Жана такой, что даже люди порой замечают: думают, крыса под полом скончалась, – подхватил Юлиус. – С тех пор как Жанна со своим Жаном поселилась у Мишиных, мы и в дом почти не заглядываем. Пребываем поблизости и плачем горькими слезами, а поделать ничего не можем. Мишины, отец и дочь, нас не зовут, а потому бесы нас на порог не пускают. С приходом этой самой Жанны наш дом превратился в настоящее бесовское гнездилище: за Жаном целая стая бесов помельче в дом проникла. Лезут и лезут…

– Ужас какой, – покачал головой Ангел Иоанн, хмуря густые золотые брови. – Нет, я свою Аннушку в этот вертеп не пущу!

– Аннушку? – всплеснул крыльями Юлий. – Так ты мой братец Иоанн, Хранитель Анны Мишиной, сестры моей Юлии? Я сразу как-то не сообразил и не узнал тебя. Ты такой стал представительный – сразу видно, что у тебя служба Ангельская идет как надо. А ты что, совсем не помнишь меня, братец? Ведь наши девочки – сестры-близнецы! Забыл ты, что ли, как нас с тобой вдвоем направили к нашим малышкам, когда их крестили? Мы еще путали сначала, где чья. Иван, братец Хранитель! Здравствуй!

– Да, это я, братец Юлиус. Ну, давай поликуемся!

Ангелы обнялись и «поликовались» – трижды соприкоснулись ликами. Когда они оказались рядом, стало видно, что они весьма сходны чертами, вот только пепельные локоны Ангела Юлиуса печально спускались на его худенькие плечи, а златые кудри Иоанна вздымались на его главе копной таких крутых колец, что даже солнце сквозь них не просвечивало. Да и сложением псковский Ангел был куда крепче братца.

– Я тебя сразу узнал, – сказал Иоанн, – и хотел потом с тобой наедине по-братски побеседовать, былое вспомнить. Но сначала я должен был свою службу справить – понять, что там за дом у вас? Однако, сдается мне, я уж все понял: дом есть, а домашней церкви в нем нет, и значит – дом ваш пуст… А вот сестричек мы с тобой, братец Юлиус, и вправду поначалу путали. Но помнится мне, ты уж прости меня за простоту, что моя Аннушка с первых дней была чуточку светлей и не такая вертлявая, как твоя Юлия. Вот уж сущая юла была!

– Да, имечко выбрали… А твоя Аннушка, какая она сейчас?

– Золотая девочка. Добрая, послушная, чистая умом и сердцем. Настоящая христианочка!

– Это по тебе видно – вон ты у нас богатырь какой! Аннушка, верно, тебе и забот-то особых не доставляет, не огорчает тебя?