class="p1">Сергей Леонидович срывался с работы по первому звонку старого друга, который соглашался посидеть с девочкой, и ехал домой, нарушая всевозможные правила дорожного движения.

Однажды из-за этого его чуть не уволили, аргументировав тем, что полиция не может нарушать правил, которые сама же придумала.

Малышка затихала, стоило ему только посмотреть на неё через перила кровати строгим взглядом. Но вместо того, чтобы уснуть, она тянула свои крошечные ручки к нему и издавала звуки нетерпеливого ребёнка, который прямо сейчас что-то хочет.

Он брал её на руки и целовал в нежную кожу лба. Она прижималась к нему, ручки сжимали ткань его рубашки, и так она засыпала.

— Да, Городовой, да вы прям нянька номер один. И зачем тебе полиция? Вон как ты детей быстро успокаиваешь. — говорил Родион, с которым они дружили с кафедры медицинского института. Он стал фельдшером скорой помощи и переехал в Лирд.

— Ты же знаешь. К участку и криминалу у меня лежит сердце. А нянька из меня так себе.

— Ага, щас. Это ты ребёнку у тебя на руках скажи.

— Она меня чувствует. Как дочь, понимаешь? Любит. И из-за этого только я могу её успокоить. — он посмотрел на спящее личико — Она моё солнце. Мой смысл жить. Без неё я бы давно уже не жил.

— Неужели ты так любил Захарову, что готов действительно остановиться только на ней? Подумай, Серёж, девочке нужна мама.

— Моей дочке нужен я. Я смогу заменить ей и мать, и отца. Ни мне, ни тем более Екатерине чужая женщина в доме не нужна.

— Марта тебе тоже не своя. Вы с ней вместе от силы семь лет были.

— Марта мне родная. И дочь тоже. Всё остальное слушать не хочу.

Родион встал, приобнял друга за плечо на прощание и вышел из квартиры. Он даже не представлял, как своими словами снова и снова вспарывает едва заживший шрам на сердце.

Марта была его судьбой. Ему хватило одного взгляда на неё и он это понял. Знал, что ему надо добиваться её расположения, но именно эта девушка, как казалось, не питает к нему никаких чувств.

Он всё подстроил в тот день. Это была его схема.

Принёс бутылку дорого шампанского и нереально дорогой бельгийский шоколад их куратору курса, чтобы в дежурстве Марта была в паре с ним и именно в библиотеке. Сходил туда за час до прихода Марты и перенёс все кодексы и справочники по политике на другой стеллаж. Едва не надорвался, ведь времени было мало, а перенести надо было около трёх полок.

И наконец, походил-пособирал ненужную литературу, положив между ними учебник права, чтобы а нужный момент он оказался под рукой.

План удался. Он послал её разбирать нужный стеллаж и девушка мечты не смогла пройти мимо этих трёх полок. В момент когда она достала пыльную книжечку и открыла, Сергей с диким рвением вытащил свой учебник, обронив все остальные книги на пол. Но Девушка этого не заметила.

Яростно открыл на совершенно случайной странице и это оказался свод поправок в конституцию. Его перекосило. Его отец довольно изобретателен, но в законы ему лучше не лезть.

Марта подошла. Он взял инициативу в свои руки, понимая, что она может просто уйти и план коту под хвост.

— я не особо люблю новые законы-сказала она тогда, и у парня отлегло.

И теперь, вспоминая их первое знакомство, их первый поцелуй, когда кровь внезапно закипела от ревности и злости к учителю физ. подготовки, его предложение в Лирде у реки и то, как они сбежали, сердце болезненно сжималось.

Конечно, его отец не обрадовался новости, что сын хочет жениться. Демидов Леонид Фёдорович в принципе не знал ту, которая свела с ума его сына и от этого злился по полной.

В день, когда Сергей Леонидович решил поговорить с отцом, как специально для драматизма началась гроза. Леонид вернулся домой несколько раздражённым и наткнувшись на сына, встречающего его в прихожей, сорвался и отчитал того за то, что Сергей едва смог получить красный диплом. Но ему тогда было плевать.

— Нам надо поговорить. — бесстрасино произнёс он и первым пошёл на кухню. Внутри всё дрожало от понимания, что новости его отцу не понравятся. Но он обязан был сделать всё, чтобы остаться с Мартой.

— О чём разговор? — спросил Леонид Фёдорович, набирая в электрочайник воды.

— Сядь, пожалуйста.

Мужчина в пугающей чёрной форме по-барски сел напротив.

“Чёрная форма только у власти. Только у нашей организации, у Интерпола. Я начальник и я управляю организацией и страной. Когда нибудь этим будешь заниматься ты.”

— О чём разговор, Сергей? Либо давай коротко, быстро и по делу, либо не отнимай моё время. Мне ещё нужно подготовиться к завтрашнему вылету в Дарт и составить набросок мотивирующей речи. Ох, когда же уже ты вырастешь и будешь этим заниматься.

— Я как раз об этом. Я не хочу возглавлять Интерпол.

— Ты выпил что-то? — устало спросил мужчина напротив-Сергей, ты знал и знаешь, что это не обсуждается. У нас это династическое, а у меня нет второго сына. Так что…

— Ты не понял отец. Я не хочу и не буду возглавлять Интерпол.

— Ну так пока да. Сейчас этим занимаюсь я. Но потом…

— Никогда.

— Сергей, скажи, ты мозги опять где-то оставил? Не выводи меня. Если это всё, то я пойду.

— Я. НИКОГДА.НЕ. БУДУ. НАЧАЛЬНИКОМ ИНТЕРПОЛА. Я НИЧЕГО НЕ ВЫПИЛ И НЕ ОСТАВИЛ. Я ЖЕНЮСЬ НА ДЕВУШКЕ И НАЧИНАЮ КАРЬЕРУ В ПОЛИЦИИ.

— Ты совсем с ума сошёл?! — глаза Леонида опасно сверкнули-Совсем рассудок потерял, щенок — рука отца схватила его за грудки и приподняла со стула. — Даже думать об этом не смей, понял?! Ты не женишься и ты продолжить династию. Точка!

— Кто тебе дал право мной командовать? — Сергей ни сколько не боялся отца даже в положении, в котором он сейчас-Я уже совершеннолетний года два и имею право строить жизнь без твоего согласия.

— Ах ты, скотина. — рука разжалась, отпуская сына на стул — Я тебе сейчас покажу, что ты там без моего согласия строить будешь. — угрожающе звучит голос, а ещё мгновение-и Леонид сжимает в руке лошадиный хлыст. В свободное время начальник Интерпола увлекался верховой ездой…

Ничего не дрогнуло в нем, когда он, размахнувшись, ударил сына по оголённым ногам. Череда ударов обрушивалась на Сергея Леонидовича с завидной регулярностью, заставляя того принять оборонительную позу. В попытке прикрыть лицо ему жгло руки. Но он терпел. Видел зелень глаз его любимой и понимал — переживёт любую боль без крика,