– Саша? – удивленно встрепенулась Вера и отодвинулась от названого братца. – Это правда? Правда, что давеча маменька мне сказывала? Ты вертишься вокруг Акулины?

– Враки! – разозлился Сашка. – И вовсе не верчусь. Ну и уезжай! – без всякой связи продолжил он, вскакивая и направляясь к двери. – Дразнить никто не будет и обзывать недорослем.

Девушка раскаялась:

– Ну не сердись, голубчик Саша, я не хотела тебя обидеть.

Братец вздумал вернуться, но Вера остановила его:

– Иди уж к себе.

Сашка остановился, скрестив на груди длинные руки.

– Уйду, только с условием. Обещай, что исполнишь.

– Какое условие, скажи?

– Нет, сперва обещай! – И Сашка скороговоркой выпалил их детское заклинание: – Кто даст – тот князь, а кто не даст – тот половину колена в грязь!

По неписаным правилам успевшему произнести сие заклинание нельзя было отказывать ни в чем. Вера, как в детстве, подчинилась этой игре:

– Ну говори же.

Сашка угрожающе приблизился и, пугаясь своей решимости, проговорил:

– Поцелуй меня.

Вера рассмеялась и, потянувшись с подушек, звонко чмокнула мальчика в лоб.

– Не так же, – досадливо отмахнулся Сашка, – так только покойников целуют.

– А как? – лукаво поинтересовалась Вера. – Как тебя Акулька целует?

– Врешь ты все! – опять рассердился юнец, теперь уж окончательно. В сердцах хлопнув дверью, он отправился восвояси.

Утром Сашка избегал встречи с Верой, но она этого и не заметила, поглощенная сборами и мысленным прощанием с родным домом и городком. Бегая по бесчисленным поручениям Марьи Степановны в сопровождении безропотной Акулины, Вера новыми глазами смотрела на знакомые с детства улицы. Деревянный тротуар, кое-где уже провалившийся, заученные наизусть вывески купеческих лавок, серые домики, крытые полусгнившим тесом, непросыхающая лужа возле гостиного двора и – самое отрадное в этой унылой картине – белоснежная когда-то церковь с указующим перстом колокольни, куда они с маменькой и Сашкой хаживали каждое воскресенье.

Купец Прошкин, кудрявый статный молодец, отвесил Вере черносливу и подал с поклоном:

– Всегда рад служить, Вера Федоровна. Почаще заходите-с.

– Уезжаю, Егор Власьевич, – радостно сообщила Вера. – Желаю здравствовать.

– Как-с? – растерянно спросил купец, забыв завернуть кулек с черносливом.

– В Москву, к княгине Браницкой, – хвастала Вера.

Прошкин, заметно погрустнев, кивнул:

– Оно и понятно, по благородству-то вашему… Бог в помощь, Вера Федоровна.

Как-то незаметно девушка обошла всех знакомых и везде ненароком обмолвилась, что уезжает. Ее веселило завистливое удивление почтенных уездных особ и вздохи их дочек, вчерашних Вериных подружек:

– Хорошо тебе, Веринька! Будешь танцевать на балах с красивыми кавалерами, одеваться в модные платья. Не скучно тебе будет…

Однако когда за ужином Марья Степановна торжественно объявила, что скоро будет оказия на Москву, Вера загрустила. И не только Сашка был тому виной (он теперь смотрел с укором и тоской). Вера вдруг поняла, что прощается с родными людьми надолго, кабы не навсегда, что жизнь ее принимает иной оборот и сулит множество испытаний. Будут ли там ее любить, как здесь? Заменит ли роскошь княжеского дома бедный уют, в котором протекли тихие безмятежные годы?

Именины прошли незаметно, потому что назавтра был назначен отъезд и весь день ушел на сборы. Укладывая немудреный багаж, состоящий из нескольких поношенных платьев, грубого белья и старого салопа Марьи Степановны, Вера добыла из комода свои сокровища: черепаховый гребень, несколько заветных томиков с любимыми французскими романами, доставшимися ей от славного прошлого Марьи Степановны, и давешний молитвенник. Все это было бережно уложено в дорожный сундучок.

Неизбалованная, не знающая роскоши и богатства девушка никогда не придавала значения тому, как она одевается, как ест, что ее окружает, но теперь ее сердце болезненно сжалось: сколь бедно, по-сиротски представится Вера своей новой благодетельнице! Девушка подошла к зеркалу в темной раме и подняла медный шандал с сальным огарком, всматриваясь в отражение. На нее глянуло бледное личико с нежным подбородком, благородной формы носом и прекрасными зелеными глазами в обрамлении черных ресниц. Темно-каштановые волосы были гладко зачесаны за уши и убраны в простой узел. «Совсем девчонка, и вид у этой девчонки изрядно напуганный», – недовольно подумала Вера. Она привычно взялась за кувшин и полила цветок на окне. «В последний раз», – отозвалось в ее душе…

Назавтра выдался сухой и солнечный день. Городок был разукрашен поздней рябиной, и сияли церковные купола. Все пожитки Веры вместились в небольшой сундучок, провизия на дорогу была уложена в корзинку. Маленькое семейство Свечиных, за исключением Сашки, топталось у тяжелой повозки, на которой Вере предстояло путешествовать в Москву. Сашку искали, но он положительно не желал прощаться и где-то прятался.

Вера знала, где его искать. Она забралась на чердак, забитый пылью и рухлядью. Там Сашка обустроил себе нечто вроде пиратского корабля с деревянным штурвалом и Веселым Роджером, который сшила ему Вера. Деревянные доспехи Сашка мастерил собственноручно, стена чердака была украшена мечами и щитами со всякими гербами.

– Право, ты как маленький, – сердито произнесла Вера, испачканная в пыли и паутине.

Она обнаружила мальчика сидящим за штурвалом.

– Ведь знаешь, что уезжаю, почему же прячешься?

– Уезжай! – угрюмо ответил Сашка. – Эка невидаль.

Вера даже растерялась.

– Не увидимся бог ведает сколько… – От обиды она чуть не расплакалась.

Сашка наконец обернулся к ней. Девушка увидела, что его большие серые глаза блестят необычно и смотрят с печалью. Вера нежно поцеловала братца и потрепала за непослушный вихор. Мальчик уткнулся лицом в ее платье. Еще раз поцеловав его в затылок, Вера мягко освободилась и стала спускаться вниз. Там Марья Степановна давала бесчисленные наказы терпеливо ожидавшему купцу, который вез ее любимицу в Москву. Распрощавшись со всеми и усаживаясь в повозку, Вера глянула на чердачное окно. Оно было пусто.

Молодость нетерпелива, но Вера с удивительной стойкостью снесла все неудобства путешествия по русским дорогам в дурном экипаже. Как оно ни тянулось, но все же подошло к концу. Позади остались кочки да лужи, бесконечная тряска, ночевки в жалких домиках станционных смотрителей, где стены украшены лубочными картинками, изображающими графа Платова или сцены из Библии, где пыль на комоде, тяжелый запах и нескончаемые чаепития у самовара в ожидании лошадей, которых почему-то все не дают.

Наконец показалась московская застава, и начались чудеса. Утомившаяся от тряски и впечатлений и задремавшая было Вера вмиг проснулась. Куда девались сон и вялость! В лучах закатного солнца открывалось великолепие древнего города на семи холмах, утопающего в зелени, сверкающего бесчисленными куполами, опоясанного рекой, застроенного диковинными старинными палатами и новыми красивыми домами, с величественным Кремлем в самом сердце его.