Всё время своего правления этот заурядный, не уверенный в себе человек честно пытался соответствовать своему положению – не более.

Николай II. Б. Кустодиев

Нельзя сказать, что цесаревича плохо готовили к высокой миссии. Романовы еще со времен Екатерины считали воспитание наследников важнейшим государственным делом. В детстве и юности у Николая были превосходные педагоги. Его учили по индивидуальной программе финансист Н. Бунге, правовед К. Победоносцев, химик Н. Бекетов и лучшие преподаватели Академии Генштаба. Молодой человек в совершенстве владел тремя иностранными языками – английским, французским и немецким. Но использовать полученные знания на практике в бытность наследником он не успел. По статусу обязанный присутствовать на заседаниях Государственного совета и комитета министров, Николай никак там себя не проявлял. В 26 лет по кругу интересов это был обыкновенный гвардейский офицер, по-настоящему увлекавшийся только охотой, спортом и музыкой.

Все, кто проштудировал личный дневник Николая, исправно ведшийся на протяжении всей его жизни, вероятно, испытали горестное недоумение по поводу того, от какой тусклой личности зависела жизнь огромной страны – не только ста семидесяти миллионов ее тогдашних обитателей, но и последующих поколений. Это весьма депрессивное чтение. Возникающий портрет саморазоблачителен.

Ноль мыслей, минимум эмоций, а те, что встречаются, как правило, мелки – чаще всего они вызваны погодой: «Утром погода привела меня в отчаяние», «Обиделся на мороз и не пошел гулять утром». Бесконечные перечисления подстреленной дичи, причем больше всего почему-то достается несчастным воронам: «Удалось наконец убить ворону из монтекристо!» «Во время прогулки убил отлично – ворону». «Гулял два часа; сегодня удалось дойти до 50 убитых в парке ворон». Просто какой-то вороний маньяк.

Государь за любимым занятием. И. Сакуров

Про государственные дела записей немного, а если и встречаются, то сделаны они явно без интереса, часто с досадой. «В 2 часа у меня происходило заседание соединенного присутствия Сибирского Комитета и департамента экономии. Оно окончилось в 3 3/4, и затем мы поспешили в Аничков на каток». «Полоскался с наслаждением в моей ванне и после кофе засел за несносные телеграммы».

Интровертность, замкнутость, сдержанность в проявлении эмоций для венценосца вполне естественны, но в Николае ощущается еще и природная скудость чувств. Трудно без содрогания читать записи, сделанные в самые драматические дни истории. Скупое упоминание об ужасной трагедии на Ходынском поле заканчивается так: «Обедали у Мама в 8 ч. Поехали на бал к Montebello [французский посол]. Было очень красиво устроено, но жара стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 ч». В день, когда пришло известие о Мукденской катастрофе (людские потери – сто тысяч человек), царь вздыхает: «Господи, что за неудачи». Следующая фраза: «Имел большой прием. Вечером упаковывали подарки офицерам и солдатам санитарного поезда Аликс на Пасху».

А вот полностью запись от 15 апреля 1906 года – это поворотный в истории государства день, когда завершилась политическая карьера премьер-министра Витте: «В час ночи отправился на глухарей через дер. Замостье. Ночь была очень теплая. Убил трех глухарей. Вернулся домой в 6 час. Спал до 10 ч. Имел три доклада. Фредерикс завтракал. Долго говорили втроем о церемониале открытия Думы. Была гроза с градом. Гулял, когда погода поправилась. Много занимался. Принял отставку Витте. Обедали Мари и Дмитрий. Отвезли их во дворец».

Мало кому из исторических деятелей современники и потомки давали столь полярные оценки. Революционеры, а затем советские историки Николая демонизировали, даже дали ему прозвище «Кровавый» (незаслуженно). Другой крайностью было возведение истребителя ворон в святые Русской православной церкви. Одни авторы доказывали, что царь был человеком слабым и бесхарактерным, другие – что он обладал очень сильной волей.

Истина же, кажется, заключается в том, что Николай Александрович как личность был, подобно воде, лишен цвета, вкуса и запаха. Он принимал форму сосуда, в который его «наливал» исторический момент. (О твердых людях, под воздействием которых царь менялся, пойдет речь в следующей главе.)

И все же в поведении этого бесцветного правителя явственно проступают несколько постоянных, укорененных черт. Каждая сыграла свою роль в истории.

Николай был не просто фаталистом. В нем несомненно жила глубокая религиозность. В самые важные моменты царь принимал решения, руководствуясь неким мистическим ощущением «прямого канала» между помазанником и Богом. Барон Р. Розен, дипломат и гофмейстер, в своих мемуарах пишет, как поражало его невероятное хладнокровие государя во время потрясений 1905 года. Однажды Николай сказал барону: «…Я столь мало встревожен, ибо твердо и непоколебимо верю в то, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи в руках Всемогущего Господа, который сделал меня тем, что я есть».

Другой мемуарист, генерал А. Мосолов, начальник царской канцелярии (по мнению П. Милюкова, человек умный и наблюдательный), свидетельствует: «Он [царь] воспринял от отца, которого почитал и которому старался подражать даже в житейских мелочах, незыблемую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило от Бога. Он ответствовал за свои действия только пред совестью и Всевышним… Царь отвечал пред совестью и руководился интуициею, инстинктом, тем непонятным, которое ныне зовут подсознанием… Он склонялся лишь пред стихийным, иррациональным, а иногда и противным разуму, пред невесомым, пред своим всё возрастающим мистицизмом».

Николай остро ощущал ответственность за свои решения и поступки – но не перед народом, а перед Господом. Сергей Ольденбург, автор чрезвычайно почтительной биографии царя, утверждает то же самое: «Вера в Бога и в свой долг царского служения были основой всех взглядов императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти – которое он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавшим, по его мнению, на слишком большое влияние в государстве. “Они напортят – а отвечать мне” – таково было в упрощенной форме рассуждение государя».

«Какой иной развязки, кроме случившейся, можно было ожидать от этой царственной психологии, скудной идеями и богатой лишь верой в судьбу, предрешенную Промыслом?» – горестно вздыхает Милюков, впрочем много способствовавший этой «развязке».

Про Николая Второго важно понимать, что это ни в коем случае не был человек, упивавшийся властью (как, скажем, его прадед Николай Первый). Министру внутренних дел Святополк-Мирскому последний царь однажды сказал: «Я придерживаюсь самодержавия не для своего удовольствия, я действую в этом духе только потому, что я убежден, что это нужно для России, а если бы для себя, я бы с удовольствием от всего этого отделался».