— Наверное, он сбежал, ведь его разоблачили.

— Ты все еще носишься со своими идиотскими предположениями?

— Он преступник, и это всем очевидно.

— Это пьеса. Ты актер, а не помощник прокурора.

— Он преступник, и вы это знаете.

— Зависть застит тебе глаза.

— Я не завистник.

— Ты еще не оправился от несчастной любви…

— Мы репетируем, чтобы преступник имел успех.

— Это будет только наш успех. Это твой шанс выйти из тени, где ты прозябаешь долгие годы.

— Уважаемый Сархан… Жизнь…

— Не говори мне о жизни. Не надо философствовать. Я слышу об этом каждый вечер в театре, аж тошно. Ты не следишь за своим здоровьем… Женщины, наркотики, плохое питание… Тебе не стыдно играть роль имама в пьесе «Мученица» пьяным!

— Ты единственный, кто об этом знает.

— Уже не один актер унюхал от тебя запах… Ты вынуждаешь меня…

Я встревоженно перебил его:

— Не предавай дружбу всей жизни.

— Ты ошибся при чтении аята, это непростительно.

— Все сошло.

— Говорю тебе… говорю тебе… Брось безрассудство этого фантастического расследования и выучи свою роль как следует. Такой шанс выпадает лишь однажды.

Когда я выходил из комнаты, он посоветовал мне:

— Обращайся с Умм Хани лучше. Ты будешь страдать, если она тебя бросит.

Проклятье… Она моя ровесница и не знает благодарности. Она была свидетельницей смерти Тахии и не понимала, что та убита. Каждую ночь я буду играть роль покинутого любовника… Я буду беспрестанно плакать над гробом… Она умерла без раскаяния… не вспомнив обо мне… не зная, что убита… Ее убил идеалист… В пьесе он совершает самоубийство, но в жизни он должен быть повешен… Вот преступление, которое порождает и драматурга, и актера одновременно…

* * *

— Тахия не заходила?

— Нет.

— Я не видел ее в театре.

— Она больше не пойдет в театр.

— Как так, Аббас?

— Уважаемый Тарик… Я попрошу вас… Тахия сюда не придет, и в театр она не вернется…

— Откуда тебе все это известно?

— Простите… Мы женимся!

— Что?!

— Мы решили пожениться.

— Да ты… Ты сумасшедший… Что ты говоришь?

— Успокойтесь… Мы хотим честно поступить с вами… Обещайте мне…

Я влепил ему пощечину. Внезапно лицо его побагровело, налилось злостью, и он пнул меня ногой. Сильный юноша, несмотря на бельмо на левом глазу. У меня закружилась голова. Пришли Юнес и Халима. Спросили:

— Что случилось?

Я закричал:

— Смешно сказать… Комедия какая-то… Дитятя женится на Тахии…

Карам спросил с обычной холодностью и недоумением:

— Правда?

Халима затараторила, обращаясь к сыну:

— Тахия?! Это же безумие!.. Она старше тебя на десять лет…

Он молчал, а я разошелся:

— Детские игры… Я не позволю вам это сделать!

Халима закричала:

— Не надо усугублять! Я орал как резаный:

— Я разнесу этот дом вместе со всеми вами!

Тогда она холодно произнесла:

— Собирай свои вещи и — прощай.

Уходя, я бросил с вызовом:

— Вам от меня не отделаться!

* * *

С уязвленной честью, с оскорбленным достоинством, со сжатым в кулак сердцем и потерявший надежду. Сердце стало биться снова, а я уж думал, что рутина навсегда остановила его. Я воображал, что Тахия — моя собственность, как стоптанная обувь. Я кричал на нее, унижал, бил. Вообразил, что ей не будет жизни без меня, что ради меня она пожертвует своей судьбой. И когда по мановению жестокой, коварной и внезапной судьбы ее не стало, вместе с ней исчезли защищенность, доверие, уверенность. Нахлынуло безумие. Любовь вышла из темного угла, поднялась из глубин, встряхнулась от долгой спячки в поисках утерянного источника. Тахия мелькнула за дверным окошком, услышав звонок. В ее глазах отразилась растерянность, как запинка при разговоре, но она не отступила перед вызовом судьбы. Я вгляделся в ее новый образ, в котором не было привычной покорности. Она стремилась к новому, скользя по краю, за которым притаилось злодеяние.

— Открой дверь, Тахия.

— Теперь ты все знаешь.

— Ты оставишь меня стоять за дверью как чужого?

— Тарик… Что сказать?.. Так лучше для нас обоих. Судьба и предопределение!

— Это абсурд и сумасшествие.

— Мне стоило самой сказать тебе…

— Но я не верю… Открой…

— Нет… Я поступаю с тобой честно…

— Да ты просто шлюха!

— Хорошо… И оставь меня в покое…

— Этого никогда не будет.

— Мы все равно поженимся.

— Школьник… безумный… полуслепой…

— Я искушаю свою судьбу.

— Открой дверь, ненормальная.

— Нет… Все кончено.

— Этого не может быть!

— Это произошло.

— Ты можешь познать любовь только со мной!

— Так не может продолжаться всю жизнь.

— Ты не в том возрасте, чтобы отчаиваться. Зачем делать глупости?

— Давай расстанемся по-хорошему… Прошу тебя…

— Это ложный приступ отчаяния!

— Нет.

— Я знаю, что делать, не ты одна переживаешь кризис.

— Да простит тебя Господь.

— Ненормальная… Когда ты только успела измениться?

— Я не сделала тебе ничего плохого.

— Поиграла — и хватит.

— Не пытайся спасти то, что обречено…

— Ну ты и дрянь!..

Но она уже закрыла дверное окошко.

* * *

Некоторое время я жил в доме Карама Юнеса. Он занял место отца-суфлера после того, как тот отказался от этой работы, довольствуясь приличным доходом от своего дома. Сначала атмосфера накалялась, но вмешался Сархан аль-Хиляли, он прошептал мне на ухо:

— Не порть нам вечер… Подумай… Умм Хани ты вернешь одним махом… Она зарабатывает намного больше, чем Тахия…

Аль-Хиляли с ума сходил по женщинам, но что такое любовь, он не знал. Один или два раза он был с Тахией. Он не верит рассказам о любви и любовных муках… Любовь у него начинается и заканчивается так, будто это формальное мероприятие, и поэтому он требует его быстрого проведения. В его благих намерениях по отношению к себе я не сомневаюсь. Сколько раз он давал мне шанс на сцене, но все летело в тартарары из-за моей бездарности. Однако в пьесе Аббаса он верит в мой успех. Он уже обрадовал Умм Хани — костюмершу труппы — моим возвращением. И я к ней вернулся, спасаясь от одиночества и чтобы поддержать свое жалкое материальное положение. И это до того, как я оправился от горького опыта. Я не ожидал, что у брака Тахии будет какое-то продолжение, что из него что-то получится. У нее всегда было много связей, которые поддерживали ее скромный заработок. Она не любила никого, кроме меня, невзирая на мою бедность. Она обманула мои ожидания и оставалась в браке до самой смерти. Но пьеса раскрыла ее тайну. В пьесе она признается — лежа на смертном одре — что продала свое тело заезжему иностранцу. И тогда ее муж — по пьесе — решает убить ее, заменив необходимое лекарство обычными таблетками аспирина. Значит, мои ожидания оправдались, а я и не знал. И убил ее тот, кто навязывал нам свой идеализм, тот, кто, как я надеюсь, не уйдет от расправы.