Вдруг в кустиках черники он увидал что-то пестрое. Грабш тут же бросился за дерево и присел. Издалека его можно было принять за муравейник: грязная рубаха, маскировочные штаны и грива черных нечесаных волос. Он напряженно вглядывался в заросли. Неужели полиция опять напала на след?

Но тут нечто пестрое засеменило прямо ему навстречу. И не успело оно споткнуться о его сапоги, как он вскочил и сделал то, что обычно делают разбойники в подобных случаях: выхватил пистолет и направил его на… очень миленькую маленькую женщину с полным бидоном черники.

И оба недоуменно уставились друг на друга. Она смотрела снизу вверх, а он — сверху вниз. Ей пришлось запрокинуть голову, ведь он был почти в два раза выше.

— Здравствуйте, — сказала она. — Вы умеете собирать чернику пистолетом?

— Ты что, совсем не боишься? — удивился разбойник.

— А чего мне бояться? — так же удивленно переспросила маленькая женщина. — Боюсь я только грозу.

— Меня боятся все, — сопя, признался он. — Я гораздо ужасней грозы.

Он встал во весь рост, расправив плечи, широко расставив ноги, и добавил:

— Я ведь — разбойник Ромуальд Грабш!

Маленькая женщина застыла от изумления. А потом как засмеется!

— И что тут смешного? — сердито спросил он.

— Гр-р-рапш-ш-ш! — хохотала она, — если я дома расскажу, мне же никто не поверит!

— До сих пор от меня все убегали — конечно, если кому удавалось, — пробурчал Грабш. — Я очень опасный!

— Ну что вы, — сказала маленькая женщина. — Спорим, что вы в жизни никого не убили? Правда или так оно и есть?

— Правда, — согласился он. — Да мне и не нужно было. Они же все убегали. Но при случае я бы мог!

— Для этого у вас слишком доброе сердце, — сказала маленькая женщина.

— У меня? — поразился Грабш.

В эту минуту раздались громовые раскаты. Маленькая женщина вскрикнула, бросилась к Грабшу и прижалась к его бороде.

— Гроза! — жалобно пояснила она.

— И что тут страшного? — недоумевал он, затыкая пистолет за пояс и наклоняясь к маленькой женщине.

— Не притворяйтесь, будто вам никогда не страшно! — рассердилась она. — Каждый человек чего-нибудь боится!

Снова загремел гром, на этот раз ближе и громче. Маленькая женщина задрожала.

— Ну-ну, — успокаивал ее Грабш. Других слов у него не нашлось. Он растерянно топтался на месте. Не мог же он идти домой, пока она висела у него на бороде!

Но как только закапал дождь, ему пришла в голову спасительная мысль: надо взять ее с собой в пещеру! Он опустил мешок, осторожно подхватил одной рукой маленькую женщину, а другой — бидон с черникой и прибавил ходу. Полил проливной дождь, и Грабш накрыл маленькую женщину бородой.

Кролики выскочили из мешка и сиганули под дождем кто куда. Лес сотрясался от бесперебойных раскатов грома. Добравшись до пещеры, Грабш промок до нитки, прямо как его сбежавшие кролики. Вода стекала с его сапог, с волос и лохматых бровей. Но маленькая женщина, укрытая его бородой, ни чуточки не промокла.

— Ну вот, — проговорил разбойник Грабш, осторожно опуская на пол маленькую женщину. В лесу прокатился последний гром.

— Спасибо, — сказала она, стараясь пожать его большую руку. — Знаете, меня зовут Олли. Олли Чистик из Чихендорфа.

Он смущенно поглядывал на нее с высоты и тоже пожал ей руку — так, что она вскрикнула от боли и даже присела.

— Что случилось? — испугался он.

— Зачем было так давить? — недовольно спросила она.

— А я давил?

— С таким же успехом я могла прокрутить себе руку в мясорубке! — отозвалась Олли.

Но и тряся отдавленной рукой, она с любопытством осматривалась. Только видно было не много. В пещере было темно.

— Ну и ну, — сказала она. — Куда это вы меня принесли? Прямо мурашки по коже. Тут просто жутко: воняет, как на помойке, и кости кругом валяются. Это медвежья берлога?

— Это, — сказал Грабш, — моя берлога. Тут я живу.

— Разве тут можно жить? — ужаснулась она.

Он нащупал спички и зажег свечу, укрепленную на каменном выступе. Пламя затрепетало, осветив стены и потолок.

— Ой, мамочки, — вздохнула Олли, покачав головой, — какая неуютная пещера! Мрачная, сырая, потолок слишком высоко, а пол весь в колдобинах. Поживешь тут — поневоле станешь разбойником!

Грабш слушал ее молча, безвольно опустив руки. Ей стало его жалко.

— Я не хотела вас обидеть, господин Грабш, — сказала она. — Просто в первый момент я так… так удивилась. Такую… квартиру я еще никогда в жизни не видала. Мне нужно к ней немного привыкнуть.

И она забегала по пещере туда и сюда. Вытерла крошки со стола. Сунула нос в очаг, стукнулась лбом о закопченный котел. Оглядела огромный шкаф. Поправила розовое одеяло на куче сена, вспугнув летучую мышь, которая тут же бесшумно взмыла к потолку.

— Здорово! Если приглядеться, даже отлично, — сказала Олли. — Хоть что-то новенькое! Правда, сначала надо тут навести чистоту, а потом добавить уюта: вынести кости и сено, положить подушки, на стены повесить шкуры, на пол — коврики. Но вы же промокли до нитки, господин Грабш! Хотите заработать воспаление легких?

И не успел он что-либо ответить, как она выхватила у него из рук спички и принялась разводить огонь в очаге.

Вскоре под котлом уже полыхал огонь. Она с трудом подвинула к очагу один из двенадцати неподъемных стульев и сказала: «Садитесь, господин Грабш!»

Он послушался и, как завороженный, с громким вздохом опустился на стул. Сначала Олли стянула с него мокрую рубаху — которая расползлась у нее в руках. Потом выжала ему бороду. Полотенца она не нашла, поэтому голову и бороду она вытерла насухо сеном.

— Батюшки мои, вот это мочалка! — всплеснула она руками. — Вы когда причесывались в последний раз?

Он долго думал, а потом сказал:

— Никогда.

— А еще у вас вши, — причитала она. — Надо что-то делать. Нужен специальный порошок!

— А где его можно украсть? — спросил он.

— Иногда ведь можно получить что-то в подарок, правда? — ответила она. — Завтра я принесу порошок и наведу здесь порядок. Смотреть на вас жалко, честное слово. А теперь мне пора идти. До свиданья, до завтра!