три дочери и три сына. Ты в школе изучала повесть Карамзина “Бедная Лиза”?

-Конечно, нам это преподносили как образец эпохи романтизма в русской литературе.

-Сашенька, - отозвался Егоров, - я тебя попрошу быть очень осторожной в своей деятельности, следи за речью и привычками. Старайся подстраиваться под окружающих. Быть набожной, больше молиться, креститься. Я уже говорил, что тебя все знают, как неумеющую почти разговаривать на русском.

-А вот бы меня куда-то на пару недель увезти, в какое-то имение, например. Оттуда я бы вернулась, хорошо разговаривая на русском и это ни у кого бы не вызывало лишних вопросов.

-А давай попросим императора, чтобы он отпустил тебя в Москву?

-Можно попробовать.

Император Всероссийский и императрица, папА и мамАн, навестили меня вдвоем, когда узнали, что я уже почти выздоровела. Я решила вопрос с Лизой Карамзиной и заговорила о поездке в Москву. На это Николай Павлович предложил мне ещё более заманчивый вариант: поездка на недавно построенном Императорском поезде до Екатеринослава, куда уже успели проложить железную дорогу. Со мной бы поехали наследник Александр и сестра Ольга. Мы бы заняли шикарные апартаменты самого императора. Я с радостью согласилась.

Глава 4. Семейное

Глава 4. Семейное

На следующий день мой организм резко пошёл на поправку. Я, конечно, ещё не могла нормально разговаривать, объяснялась шёпотом. Зато поднялась с постели и первым делом испытала музыкальные инструменты. И рояль, и гитара были настроены превосходно. Во-первых, это были инструменты высшего качества. Во-вторых, не знаю, кто их настраивал, но это был мастер высочайшего класса. Да и подумать, разве для настройки инструментов царских дочерей позвали бы первого попавшегося халтурщика с улицы?

Весь день я то бренчала на гитаре в своей спальне, то выходила в гостиную и музицировала на фортепиано. Во время одного из таких импровизированных концертов явилась откуда-то сестрица Ольга, села напротив и недоуменно дослушала мелодию до конца. Я поймала себя на мысли, что играла мелодию романса XX века и для сестрицы эта музыка совершенно незнакома. Вот почему Ольга стала допытываться у меня, что это за мелодия и откуда я её знаю.

- Сама сочинила, пока валялась, - прошептала я и даже не покраснела. - Найди-ка мне нотную тетрадь, Я хочу записать!

- Ты что не помнишь, где у тебя лежат ноты? В секретере на второй полке!

- После болезни у меня бывают сильные провалы в памяти. Лекари об этом знает и обещает, что скоро всё наладится! Ты теперь тоже знаешь! Однако я не хотела бы, чтобы об этом знал бы кто-то ещё! Особенно папА! А ему донесут моментально! Я надеюсь, что ты не будешь впредь делать недоумённый вид, когда я что-то забуду или буду делать что-то не так. Наоборот, промолчишь и придёшь мне на помощь! Или даже подскажешь что-то, только увидев моё замешательство.

- Утром, когда ты спала, приходила маман. Заходила к тебе, постояла тихонько. Обещала сегодня снова зайти.

- А что ещё нового во дворце? В столице? в стране? В мире?

- Да так, ничего! Я занималась с учителями. А ты себя как чувствуешь? Может, пойдешь сегодня со мной на семейный обед?

- Пойду, пора выходить в люди!

Так я впервые прошлась по коридорам Зимнего дворца. Меня удивило, что на входе в наши с Олей покои стояли двое гвардейцев по стойке «смирно». А ещё удивило довольно оживленное движение по коридорам. Горничные, разная прислуга, придворные дамы и офицеры кланялись нам с Ольгой, когда мы проходили мимо них или шли им навстречу.

Вся царская семья была уже в сборе, за исключением самого императора и нас с Ольгой. Императрица (или моя маман, пора привыкать уже) пришла с камер-фрейлиной Юлией Барановой или в девичестве Адлерберг (это шепнула мне Ольга) , они о чем то тихо разговаривали. Наследник, или, по-местному, цесаревич, Александр беседовал с великой княжной Марией. Увидев нас с Олей, наши старшие брат с сестрой прервали беседу, улыбнулись нам. Маленькие наши братья сидели со своими воспитателями, среди которых выделялся симпатичный пожилой адмирал в ладно сидящем на нем новеньком морском мундире.

А тут подошёл и сам папА, но тоже не сам, а с двумя генералами.

- Министр двора Волконский Пётр Михайлович и министр путей сообщения Клейнмихель Пётр Андреевич. – шепнула Оля мне на ушко. – Папа часто приглашает их за семейный стол.

Я настолько засмотрелась на Петра Андреевича Клейнмихеля, что тот даже смутился и покраснел. Шутка ли: помнила его ещё из той жизни! Со школьной скамьи, когда учили наизусть стихотворение Некрасова “Железная дорога”. Там есть такой эпиграф: мальчик Ваня спрашивает отца-генерала, кто построил эту железную дорогу, на что папаша отвечает: “Граф Пётр Андреевич Клейнмихель!” Некрасов же в стихотворении опровергает слова генерала, доказывает, что дорогу строил народ (“А по бокам то всё косточки русские, сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?”). Помню, что потом уже, будучи студенткой консерватории, участвовала в семинаре по марксистско-ленинской философии, где обсуждали роль личности и народных масс в истории, и где, в частности, поминали этот стих Некрасова о Клейнмихеле и народе. Так что Петра Андреевича я приняла почти как родного, не зря он так смутился.

Обратила внимание, что перед приемом пищи надо произнести молитву. А во время самого обеда разговаривать нельзя, не зря один из маленьких получил замечание от воспитателя. А вот после основных кушаний, за чаем, можно было и побеседовать. Первым начал император. Обсуждали предстоящее путешествие по России цесаревича Александра и великих княжон Ольги и Александры, то есть нас. Вот поэтому Николай Павлович пригласил сегодня этих двух министров. Поговорили о царском поезде. Я с удивлением узнала, что сам поезд и все, что связано с его обслуживанием, охраной и обеспечением находится в ведении министра двора, а не министра путей сообщения. Ведомство Клейнмихеля только определяет маршрут, время следования и свободный “коридор” от других поездов, а также ведает порядком, обеспечением и безопасностью на станциях и вокзалах, куда прибывает состав.

Я достала из потайного карманчика свой блокнотик и записала несколько слов: “Волконский Пётр Михайлович? Клейнмихель? Некрасов? Адмирал?” А Ольга, сунув любопытный носик, тут же сказала:

Адмирал Литке Фёдор