постоянно вился длинный худой парень с выпуклыми угольно-чёрными глазами. Его звали Артур Гликман. Он был, как говорится, из ранних, из тех, кто уверенно вошёл в бизнес в девяностых и сразу оперился. Без сомнения, ему кто-то помогал, но имени высокого покровителя я не знал.

Нас посадили за один стол со Степановой и Савушкиной, нашими одноклассницами, ужасными болтушками. Весь вечер они охали да ахали, восторгаясь, как повезло Геле с Гликманом. Дуры! Мы молча ели и пили, равнодушно поглядывая по сторонам.

Всё было очевидно: Светлана Алексеевна нашла кого искала — лучшего мужа для дочери и не пожелать. При виде Гликмана она начинала сиять от счастья, готова была разбиться в лепёшку, лишь бы этот брак состоялся.

Рэм решил покурить.

— Давно пристрастился? — спросил я, когда мы вышли во дворик ресторана.

— Да я не курю. Это так, от безделья.

— А разве вы уходите?

Оказалось, что Геля вышла вслед за нами. Рэм взглянул на неё, и в глазах друга я прочёл столько путаного, намешанного, сложного, что решил оставить их вдвоём. Пусть наконец выяснят отношения: стоит ли им продолжать мучить друг друга, или лучше разойтись навсегда. Но тут прискакал Гликман — преуспевающий прохвост, не отпускавший от себя Гелю ни на шаг.

— Знакомьтесь, это Артур. А это мои школьные друзья, Рэм и Валера.

— Рэм? Забавное имя. Довольно редкое по нынешним временам. Что оно означает? Что-то революционное, кажется?..

Когда Гликман говорил, то смотрел поверх головы собеседника, как будто снисходя до него и с презрительным высокомерием успокаивая — ничего, мол, приятель, тебе тоже повезёт в жизни. Узнав, что Рэм учится в художественном училище, Гликман оживился и стал хвастаться знакомством с директором.

— Иван Петрович как-то ко мне заходил, просил денег на ремонт крыши. Представьте себе: здание только открыли, а с потолка уже вовсю течёт… Кстати, дружище, — он взял Рэма за пуговицу, — если надо похлопотать, обращайся. Твой директор у меня в долгу…

Рэм промолчал, но его вид ничего хорошего не предвещал.

Гелю позвала Светлана Алексеевна. Геля извинилась и вышла. Гликман потрусил было следом, но Рэм его окликнул:

— На минуточку можно?

— В чём дело? — Гликман уже не казался таким снисходительно-учтивым.

Рэм поманил его пальцем и негромко, но отчётливо произнёс:

— Дело в том, дружище, что я люблю Ангелину Николаевну. А она любит меня. И у нас всё будет прекрасно. Я вернусь через год и если узнаю, что ты по-прежнему трёшься возле неё, то сломаю тебе нос.

Гликман, надо отдать ему должное, выслушал угрозу спокойно, только слегка поджав губы и прищурившись, затем молча подал рукою знак. Как из-под земли в ту же секунду явились два бравых молодца-охранника, которые, очевидно, прятались неподалёку.

— Этих двоих, — распорядился Гликман, тыча в нашу сторону длинным костлявым пальцем, — вывести с территории ресторана, и чтобы я больше их здесь не видел…

Рэм не стал ждать приглашения убираться вон и ударил первым. Кулак плотно въехал Гликману в челюсть, и, если бы охранник вовремя не подсуетился, будущий зять Светланы Алексеевны полетел бы вверх тормашками в цветочную клумбу. Драка началась во дворе (большинство окон ресторана выходило на улицу, поэтому никто ничего не заметил), а закончилась в арке. В результате мне расквасили нос. Рэм так конкретно порубился с двумя охранниками, что в какой-то момент те выдохлись, и, тяжело дыша, отступили — больше не рисковали нападать. Мы тоже нажали на паузу. Я платком затыкал хлещущую из носа кровь, а Рэм, сжавшись пружиной, ждал продолжения сабантуя, готовый в любую минуту вновь кинуться в рубку.

— Вот что, пацаны, — сказал один из охранников, у которого под глазом наливался великолепный синяк, — валите-ка отсюда по-хорошему. Да побыстрее. Сейчас сюда ребята приедут и конкретно начнут шмалять…

Мы ушли с гордым осознанием, что победили, а через два дня у Рэма закончился отпуск. Я провожал его на вокзале, как вдруг прибежала Геля — пунцовая, с распущенными волосами. Она звонила Рэму домой, но трубку взяла Валентина Михайловна, его мать.

— Я всё знаю, всё… Это из-за меня, да, из-за меня?

Геля была сильно взволнована, глаза блестели, но что скрывалось за всем этим — обида, гнев, раскаяние, — мы не знали, поэтому, не сговариваясь, начали валять дурака.

— Нет, не из-за тебя. Наши разногласия носили чисто политический характер, — сказал Рэм с усмешкой, а я добавил:

— Понимаешь, Геля, мы разошлись в вопросе вступления России в ВТО, поскольку считаем, что без политики протекционизма отечественное сельское хозяйство будет не конкурентоспособным.

— Идиоты! — обиделась она и отвернулась.

Я ушёл. Позже Рэм написал мне, что перед тем, как поезд тронулся, Геля сказала: «Я буду тебя ждать».

* * *

В девяносто втором мои родители уехали за границу. Моему отцу, инженеру-химику, предложили выгодную работу в Канаде. Вдвоём с матерью они оформили визу и распрощались со страной, которой нужны были теперь специалисты совсем иного профиля. Родители не сомневались, что я поеду с ними. Но я искал самостоятельной дороги, верил в себя и упрямо продвигал маленький бизнес. К тому же обзавёлся гражданской женой, от которой мать, правда, была не в восторге. Пришлось успокоить нервы предков обещанием, что в случае чего я к ним перееду. На этом и расстались.

Рэм вернулся из армии и с головой ушёл в учёбу. С Гелей у него было всё по-прежнему. Я не осуждал девушку, понимая, как ей не легко: с одной стороны давит собственная мать, с другой — обхаживает обаятельный ловкач с внушительными связями и мешком денег. Как тут устоишь?