— Там у вас родственники? — Мне и так было ясно,что никаких родственников у него нет, но я продолжала расспрашивать: звуксобственного голоса успокаивал.

— Нет, — опять ответил он.

— А, значит, вы едете дальше?

— Вроде того.

Я сунула руки в карманы, чтобы не видеть, как дрожат пальцы.Если ему нужна машина, он мог уехать сразу… А если это маньяк, завезеткуда-нибудь… но ведь мы были в лесу, тридцать метров в сторону — и ни однаживая душа не найдет… Господи. Мне стало нехорошо, я приоткрыла окно, стараясьдышать ровнее. Холодные капли падали на лицо, я закрыла глаза и попыталасьмолиться.

— Где сворачивать? — спросил он. Я с тоскойпосмотрела на редкие огни в селе и, запинаясь, сказала:

— Вообще-то, я хотела заехать…

— Сворачивать где? — опять спросил он. Голосзвучал грозно.

— Вот здесь, направо, — сказала я, пытаясьсообразить, чего он хочет. Дорога была вполне сносной, видимо, дождь началсяздесь недавно, и вскоре я увидела единственный зажженный в нашей деревнефонарь.

— Здесь? — спросил он.

— Здесь, — торопливо кивнула я и брякнула:

— Третий дом.

У тети Кати залаяла собака, а мы затормозили. Он запермашину и сунул ключи в свой карман, я топталась рядом.

— В доме кто? — спросил он. Врать былобессмысленно.

— Никого.

— Местечко класс. Пошли.

Он пошел впереди, я за ним. Конечно, я могла кинуться ксоседке и перепугать ее до смерти или броситься в крайний дом к СеменуДмитричу, дедку, помнившему гражданскую. В семи наших домах было пять жителей,не считая летних дачников, а какие сейчас дачники? Я рассматривала спину передсобой и думала, стараясь себя утешить, что если бы этот тип хотел меня убить,то давно сделал бы это. Мы вошли в дом, я включила свет и затопталась у порога,не зная, чем себя занять.

— Пожрать есть что-нибудь? Собери. И одежду сухую дай,вымок весь.

Я кинулась к шифоньеру искать старые Димкины джинсы исвитер, а потом засуетилась на кухне. От газа и электрокамина в кухне сталотепло, я стащила куртку и аккуратно ее развесила, думая при этом, что мне тожене мешало бы переодеться, но входить в переднюю я не рискнула и грелась возлеплиты. Хлеба не бы-ло, зато была картошка, печенье, консервы и чай.Приготовление ужина заняло чуть более получаса. Я собрала на стол, прикрывкастрюлю с картошкой полотенцем, чтоб остывала медленней.

— Все готово! — отважно крикнула я. Он вышел изпередней, на секунду задержавшись на пороге, словно давая возможностьрассмотреть себя. Димкины джинсы ему не налезли, он остался в своих, свитертуго обхватывал мощную грудь и здоровенные ручищи, рукава едва прикрывалилокти. Выглядело это почему-то страшно. Бычья шея выпирала из выреза ивенчалась по-тюремному остриженной головой с очень неприятной физиономией:тяжелая челюсть, короткий нос, взгляд исподлобья. Тип тоже меня разглядывал. Язатопталась возле стола и с трудом выдавила из себя:

— Садитесь.

Бежавшие уголовники не шли из головы. Если есть классическийтип убийцы, то вот он, передо мной, только топора в руках не хватает. Япоежилась.

— Ты меня не бойся, — неожиданно сказал он. —Я безобидный. — И улыбнулся, а я поразилась, как мгновенно переменилосьего лицо. Улыбка была по-мальчишески дерзкой, а в глазах заплясали веселыечертенята. — Как тебя звать? — спросил он.

— Маша. Послушайте, у вас неприятности?

— Ага. Вроде того. Поживу у тебя пару дней. Ясмирный. — Черти в его глазах заплясали еще задорней.

— Но… — Злить его мне совсем не хотелось. —Понимаете, мне завтра надо быть дома, собственно, я и приехала сюда на полчаса,вещи забрать. — Звучало все это очень глупо, но ничего умнее в голову неприходило. — Муж будет беспокоиться и приедет утром, так что…

— Муж, значит? — спросил он, запихивая в роткартошку. — Что ж, муж — дело хорошее. С мужем решим завтра.

— Слушайте, если вам нужна машина или деньги, у менянемного, но… берите, честное слово, я никому ничего не скажу.

— Вот это правильно, потому что если вдругпередумаешь, — он стиснул кастрюлю здоровенными ручищами, и она неожиданнолегко смялась, — вот это я сделаю с твоей головой. Здорово, да?

Черти в его глазах исполняли сумасшедший канкан.

— Здорово, — ошалело согласилась я. — Аобратно нельзя?

— Можно, — кивнул он и разогнул стенки кастрюли,правда, лучше выглядеть от этого она не стала. Вид изувеченной кастрюли всочетании с лихой улыбкой на подозрительной физиономии окончательно убедилименя в том, что передо мной опасный псих. Я кашлянула и спросила:

— А как зовут вас?

— Сашкой зови. И не выкай, смешно.

Психов злить нельзя, это я знала точно и с готовностьюкивнула.

— Чай будешь?

— Буду. А водки нет?

— Нет.

— Жаль. Не помешала бы по такой погоде. Водку-то пьешь,Марья?

— Не пью.

— Заметно. Скромница. И муж не пьет? — Черти в егоглазах продолжали резвиться.

— Не пьет.

— Молодец. А дети у тебя есть?

— Нет.

— Что ж так?

— А вот это не твое дело, — не выдержала я.

— Точно. Не мое — А ты ничего, храбрая.

— Сам сказал, чтоб не боялась.

— И не бойся. Чего меня бояться. Я тихий… когда водкуне пью. — Он подмигнул и добавил:

— Наливай чаю.

Было все это непередаваемо глупо и нелепо, я продолжала егоразглядывать, пытаясь понять, чего стоит ждать от жизни в ближайшее время, а онвдруг спросил:

— Волосы крашеные?

— Нет, — растерялась я.

— Надо же, свои.

— У меня все свое, — опять разозлилась я.

— Ну, это надо проверить. Я прикусила язык, а черти изего глаз нахально строили мне рожи.

— Ладно, — поднялся он. — Показывай, гделечь.