Я опять засуетилась. Застилала кровать и осторожно за нимнаблюдала. В общем-то, он мог быть кем угодно, хотя сейчас я склонялась кмысли, что он один из бежавших из тюрьмы типов. Я смотрела, как он двигается покомнате, разглядывая нехитрые пожитки. Он взглянул через плечо, залихватскиулыбнулся и насмешливо проронил:

— Постель, как на свадьбу, стелешь.

— Слушай, — решительно сказала я. — Этонечестно. Мы в глухой деревне, личность ты темная, мне и так страшно, так чтопугать меня необязательно.

— Да это я так, не обращай внимания, — усмехнулсяон. — Шучу. Что уж, пошутить нельзя?

— Хороши шутки, — пожала я плечами и пошла изкомнаты.

— Ты куда? — поинтересовался Сашка.

— В туалет.

— Дело нужное, пойдем, покажешь, где этот объектнаходится. И еще, на всякий случай, сплю я чутко, так что решишь удрать —хорошо подумай.

Я почти не спала, смотрела в потолок, вслушиваясь в дыханиена соседней кровати. Среди ночи он неожиданно что-то забормотал, тревожно иторопливо, слов я не разобрала. Психи, по моим понятиям, вполне могли такбормотать во сне. Покоя мне это не прибавило. С другой стороны, хорош маньяк,спит себе преспокойно, меня не трогает. И улыбка у него хорошая. Хотя почемуубийца непременно должен быть уродом, вот как раз такие с хорошей улыбкой ирежут людей в темном переулке.

Под утро я все-таки уснула, а когда открыла глаза, в окносветило солнышко, было весеннее утро и бояться не хотелось. Вчерашний вечерказался глупой выдумкой. Я посмотрела на соседнюю кровать: пуста и аккуратнозастелена. Я вскочила и подбежала к окну: машина стояла там, где ее оставиливечером. Может, мне все приснилось?

Я оделась и направилась в кухню. На плите стоял чайник ирадостно хрюкал крышкой. Чайник я выключила и пошла на улицу. Во дворе Сашка,голый по пояс, обливался водой из ведра. Я поежилась, запахнула куртку и сталаего разглядывать. Сашка выпрямился, взял полотенце и стал им растираться. Тут именя заметил.

— Здорово, Марья, — сказал он с улыбкой и пошел кдому, закинув за шею полотенце и вытирая лицо.

— Здравствуй, — ответила я. — Чайник вскипел.

— А вот это хорошо. Пошли, чайку попьем. Как тебя побатюшке?

— Павловна.

— А что, Марья Павловна, — спросил он, когда мыпили чай, — в селе телефон есть? Мне в город позвонить надо.

— Есть. На почте.

— Хорошо. Чайку попьем и поедем на почту.

— Послушай, — начала я, стараясь придать голосунаибольшую убедительность. — Отпусти меня. Можешь жить здесь, сколькохочешь, и машину бери, и деньги, а я про тебя никому не скажу, честно.

— Ага. Я тебя отпущу, а ты к ментам побежишь.

— Не побегу. Поверь, я правду говорю. Сашка покачалголовой.

— Я себе и то не каждый день верю. Поживешь со мнойнемного.

— Муж будет беспокоиться.

— Я тебе оправдательную записку на пишу. Не боись. Ивот еще что, Марья Павловна, мордашка у тебя очень красивая, грех такуюпортить, так что не нарывайся и о кастрюльке помни.

— Я буду молчать, только отпусти.

— Отпущу, на что ты мне. Но попозже. Поехали.

На почте не было ни души, за исключением сидящей за стойкойЛюдмилы Ивановны. Я подошла к ней, а Сашка стал звонить, при этом стоял лицомко мне и зорко поглядывал. Я болтала с Людмилой Ивановной, безуспешно пытаясьнайти выход из дурацкого положения. Я могла написать записку и передать ей.Женщина она неглупая и должна сообразить. Я покосилась на Сашку, прислушиваяськ тому, что он говорит. В этот момент он как раз объяснял кому-то, как проехатьк нашей деревне, и следил за мной. Это ясно, стоит мне сделать что-топодозрительное, по его мнению, и голова моя будет напоминать кастрюлю.Рискнуть? Я опять на него покосилась. Черти из Сашкиных глаз исчезли, смотрелон холодно и зло, и я снова подумала, что человек он, безусловно, опасный.

Он закончил разговор, я попрощалась, и мы вышли на улицу.Меня неудержимо тянуло к людям. Не может он убить меня белым днем на глазах уграждан. Или может?

— Зайдем в магазин, — сказала я. — Хлебакупим, еще что-нибудь.

— Возьми-ка меня под руку, Марья Павловна, и помни, чтоя тебе говорил.

Я долго толклась в магазине, рассыпала сдачу, перекладывалапокупки, но закричать, попросить о помощи так и не рискнула.

Возле дома нас поджидала тетя Катя.

— Маш, ты семян привезла? — поздоровавшись,спросила она.

— Привезла, пойдемте.

Мы вошли в дом, я стала выкладывать семена и все думала, чтоже мне делать? Присутствие соседки успокаивало, и я пригласила ее пить чай. Мыс тетей Катей чаевничали, а Сашка чистил картошку и скалил зубы.

— А Дима-то, что не приехал? — спросила тетя Катя.

— Сегодня должен, ждем. У нас на дворе проводкасгорела, вот привезла Сашу, он мастер, починит.

— А я смотрю, с утра машина под окошком, думаю,приехали, а пока со скотиной возилась, вас уж нет.

— В село ездили.

— А Дима-то автобусом или с Павлом Сергеевичем?

— Автобусом хотел, вот ждем. Тетя Катя покосилась наСашку, тот радостно улыбнулся и спросил:

— Скотину держите?

— А как же, без скотины нельзя.

— Это точно. У меня тетка в деревне, старенькая, акорову не сдает. Тяжело, сена сколько надо.

— Да полбеды, если покос рядом, а то ведь на горбу ненаносишься.

С полчаса они беседовали таким образом, и соседка проникласьк Сашке симпатией. Конечно, про тетку он врал, но выходило у него складно, дажея усомнилась, может, и не бандит он вовсе? Тетя Катя ушла, а я приняласьготовить обед, Сашка мне помогал, насвистывал что-то, ухмылялся и выгляделвполне безопасно. Мы сели обедать, когда появился Димка.

Возник на пороге и замер с открытым ртом, уставившись наСашку.

— Не слабо, — наконец проронил он. — Вот,значит, в чем дело.

— Дима, — начала я испуганно, но натолкнулась наСашкин взгляд и замолчала.

— Хороша, — продолжил муж. — Обнаглелавконец. Есть в кого. Ты… — повернулся он к Сашке, тот осклабился, а Димказаткнулся.