черно-белой пестроты заснеженного, по пояс утонувшего в сугробах густого хвойного леса. На спидометре намоталось еще добрых триста метров, прежде чем Клещ переварил услышанное «научное» сообщение.

— Закопаю урода! — пообещал он, всем телом оборачиваясь назад и делая вид, что собирается ударить с сильно преувеличенным испугом забившегося в угол Киселя пудовым костлявым кулачищем.

Машина опасно вильнула, и Клещ был вынужден сосредоточить свое внимание на дороге.

— Где-то здесь, — сквозь клубы дыма проговорил Диван, когда все отсмеялись.

— Сам вижу, — проворчал Клещ, опять снижая скорость.

Справа промелькнул залепленный снегом треугольник дорожного знака, предупреждавшего о приближении к пересечению с второстепенной дорогой, а потом показалась и сама дорога — узкий, с обеих сторон огороженный высоченными смерзшимися сугробами съезд на лесной проселок. Клещ еще сильнее придавил тормозную педаль, почти остановив машину, переключился на первую передачу и под размеренное щелканье реле указателя поворота аккуратно съехал с шоссе. Правое переднее колесо сразу же угодило в глубокую ледяную колдобину, и в багажном отсеке дружно брякнули сваленные в кучу лыжи.

Этот характерный звук снова привел оттаявшего было Клеща в мрачное расположение духа, напомнив, что в конце пути их ждет занятие куда менее приятное, чем вышибание чьих-нибудь мозгов.

— Двадцать третье февраля, — мрачно повторил он.

— Февра-бля, — поправил с заднего сиденья неугомонный Кисель.

— Во-во, — еще мрачнее буркнул Клещ. — Во, дает Губа! Такой большой, а в сказки верит…

— Во-первых, не Губа, а Константин Захарович Губарев, — снова беря менторский тон, который очень хорошо ему удавался, поправил Диван. — Вряд ли единодушно избранному мэру нашего родного города понравится, что один из его ближайших помощников лепит ему какую-то собачью… да нет, что я говорю! — не собачью, а прямо-таки уголовную кличку!

К концу этой тирады тон у него был уже не менторский, а в высшей степени ернический, однако Клещ все-таки счел своим долгом оскорбиться.

— Беги, — проворчал он, — стучи, покуда кто-нибудь не обскакал.

— Об этом надо подумать, — задумчиво произнес Диван, заслужив быстрый косой взгляд Клеща. — Я вот не помню, есть у нас в Уголовном кодексе статья за недонесение? Раньше, кажется, была, а как сейчас, не знаю…

Дорога, по которой они теперь ехали, представляла собой две узкие, укатанные и разъезженные до стеклянного блеска колеи, которые, извиваясь, как парочка мучимых несварением желудка удавов, вели куда-то в глубь заснеженного леса, накрывшего собой никем толком не считанные тысячи гектаров и где-то на востоке плавно переходящего в точно такой же лес, по неизвестным причинам именуемый уже не лесом, а тайгой. Колеи эти были обильно закапаны черным, как сырая нефть, моторным маслом и усеяны щепками, опилками и кусками коры, из чего следовало, что где-то неподалеку ведутся лесоразработки. Это обстоятельство немного примирило недалекого, но рассудительного Клеща с тем, что его заставили работать в праздник: перспектива в разгар буднего дня повстречаться в этой ледяной мышеловке с трелевочным трактором или хотя бы лесовозом ему совсем не улыбалась. Ведь так и будешь пятиться раком до самого шоссе — не в сугроб же сворачивать!

— И потом, — рассудительно произнес Диван, развивая затронутую Клещом тему, — сказка — ложь, да в ней намек…

— Какой еще, на хрен, намек? — презрительно перебил его не верящий в Деда Мороза Клещ. — Какой-то клоун, вроде нашего Киселя, байку сочинил, а мы теперь из-за него задницы будем морозить…

— Сам ты клоун, — не остался в долгу Кисель.

— Не спеши, Клещ, — миролюбиво произнес Диван. — Ты, может, не в курсе, но мы с тобой тут не первые. В позапрошлом году где-то тут трое Зиминых пацанов без следа сгинули, а в прошлом Костыль со своей бригадой сюда сунулся, и больше их никто не видел…

— Ну?! — изумился простодушный Клещ. — А я-то думал, что Костыля наш Губа… в смысле Константин Захарович, того… прибрал… Во, думаю, тезка тезку примочил!

— А ты меньше думай, старина, — посоветовал мстительный Кисель, явно не простивший Клещу «клоуна». — Это не твой профиль. Сам же видишь, хреново это у тебя получается.

— Закопаю, — далеко не в первый и даже не во второй раз пообещал Клещ.

— Так что, как видишь, намек в сказочке все же имеется, — спокойно закончил Диван. Он нажал на вмонтированную в ручку двери кнопку, слегка опустив стекло, и выбросил в заснеженный лес окурок. Его широкое лицо было задумчивым, уголки полных губ опустились; глядя на него, можно было подумать, что его и впрямь волнует судьба потерявшихся где-то в здешних краях братков. — Люди-то пропадают! Про всяких грибников-ягодников и прочих охотников я не говорю, но Костыля-то ты знал! Он ведь даже за пивом без шпалера в кармане не выходил!

— Говорят, тут стояла дивизия РВСН, — неожиданно подал голос Малина, которого раньше звали Глухонемым, а в Малину переименовали только потому, что Губе, то есть Константину Захаровичу, было трудно выговорить его прежнюю кличку.

— Она и сейчас тут стоит, — откликнулся Клещ, который в силу своей недалекости не придал должного значения такому феномену, как заговоривший Малина. — Ну и что?

— Говорят, в восьмидесятых ее сильно сократили, — к немалому удивлению присутствующих (исключая Клеща, разумеется), продолжал Малина. — По ОСВ-два.

Никто ничего не понял, но ясность совершенно неожиданно внес Кисель.

— Ограничение стратегических вооружений, — пояснил он. — Был такой договор между Союзом и Штатами. Даже два договора.

— Да, — сказал Малина. — Так вот, тогда здесь стояли ракеты «СС-20», а они как раз подпадали под условия этого договора. Ну, наши вывезли все что положено, а шахты просто замаскировали — короче, так, чтоб в случае чего в них оставалось только по новой опустить эти самые ракеты, и все в ажуре…

— Ха! Наших не проведешь! — с апломбом заявил патриотичный Клещ.

— Да, — с прежней обезличенной интонацией повторил Малина. — Только американцы прислали комиссию, и шахты все-таки пришлось взорвать.

— Суки, — крутя баранку, констатировал Клещ.

— Да, — снова повторил Малина, и Кисель, не удержавшись, фыркнул в ладонь. — Так вот, — продолжал Малина, и в его голосе чувствовалась торопливость человека, дотащившего тяжеленный мешок до места назначения и почти бегом преодолевающего последние метры, чтобы, свалив с плеч непосильный груз, наконец-то вздохнуть с облегчением, — оборудование-то взорвали, а шахты до сих пор тут. Травой заросли, кустами, а которую поваленным деревом накрыло… Короче, получилось что-то вроде замаскированных волчьих ям. Шагнул — и нет тебя.

Секунд десять в машине царила почтительная тишина, нарушаемая только едва слышным гудением мотора, ударами шин о неровности дороги да хрустом то и дело попадающих под колеса веток.

— М-да, — задумчиво произнес по истечении этой паузы Диван. — Видал я по телеку эти ракеты. Здоровенные, суки, как я не знаю что. В такую шахту