Пора собирать голоса,

на стенах, на столбах, на балконах созрели биг морды.

Дети Авеля вновь расстегнули свои пояса,

дети Каина точат клыки и вопят о свободе.

Урны схавали галочки, фигушки, праздничный мат,

день прожит, недоверьем закатаны норы,

и отдавшие волю, подушки слюнявя, сопят.

Одеваются в пепел небесный Содом и Гоморра.

***

Мне кажется: я умер и живу;

озябший сад, простуженная стая,

едва снежит. Перед калиткой рая

на лавке в ожиданье rendez vous

неспешно на троих соображают.

–Грешил, безбожник! – пальцы загибают…

Мне снится, что я снова оживу,

когда проснусь. И в страхе засыпаю.

***

Нынче твой необычен взгляд,

щёки алы, очи горят,

подойди, я твой верный муж,

я тебя обниму.

И послушалась, и подошла,

словно цветом, с лица сошла.

И узнали мы, что наги.

Боже праведный, помоги…

***

Как января серебряная тень,

как память Пушкину у школы,

как самый первый

в самый первый день,

в последний самый стану – голым.

Уроки русского

Я не проснусь от слов на франсе или инглише,

не гнусавь, дорогая, и не томи,

я не пойму откровенное гоу ту ми,

разорви мои вены спокойным "сунься поближе…"

***

И что возвышало, хранило, влекло, растаяло в дым…

И вот не мужчина уже, а почти херувим,

лежит подле Вас, махрою и водкой храним.

***

Дятел полдень насквозь продолбил,

жук всю ночь до утра прожужжал,

я до донышка жизнь пропил,

я до смерти её продышал,

до ширинки её просвистел,

до шнурков её проморгал,

я звезду просверлил, проглядел,

ничего там не увидал.

***

А если там, в раю или в аду,

ещё раз умереть, –

куда я попаду?

***

На родине всё глаже, тише,

где ж ё-моё, ядрёна мать?!

Земляк такую хрень напишет,

что некогда и почитать.

***

Дождь замазал все окна,

может, вечер уже, может, ночь,

та стена, что на север, промокла,

не звонит с понедельника дочь.

Я ковёр ковыряю в зале,

ты на кухне по делу торчишь.

Мы давно все слова сказали

и теперь, как шпроты, молчим.

Мы теперь старик и старуха

у корыта… Дни наши тихи…

Мы не верим ни смерти, ни слухам

и от скуки читаем стихи.

***

      …И смертные не могут пасть столь низко.

      Геннадий Кононов

С утра понос, в обед донос, на ужин – диарея,

кровит ноздря, под глазом кто-то сдох.

На пересылках долго не болеют

и каждый – бог!

Под баком с нечистью с печальным псом он знался,

делились манной, выли за святых,

и плакал, когда били, улыбался,

когда смеялись: "Бард и божий псих…"

Он бог един, другие боги смертны,

но, к сожаленью, неба день истёк.

Никто не слышал, выл паскудный ветер,

как знаки Морзе подавал Владивосток.

Ухо Ван Гога

Когда ему (уху) в глаз

попало семя яблока,

оно (ухо) начало прорастать

корнями и разделять полушарие

мозга ещё на две половинки.

Тогда Ван Гог отрезал его (ухо),

бросил в мусорный бак

и сказал ему: "Я изгоняю тебя,

теперь ты живи само,

слушай звон монет, которые

бросают нищему музыканту и

обоняй запахи грязных костей,

которые собаки вылавливают на помойках".

***

Осень срезала гонор, и парки дрочат кудель,

осень вся, до ступней, в мандраже паутинном.

Жизнь профукал, как пьяный начальник артель,

распишись под стеной, как Ван Гог под картиной.

В небе сору сгорающего в пол-лица,

звездочётам работы – расплавится разум.

Надо б вычислить сразу созвездье Стрельца,

чтоб потом, когда сплюнет Земля, не промазать.

***

Сойка прилетает под окно

посмотреть сквозь мутное стекло.

У меня есть жёлтое зерно

для пернатых, фей и НЛО.

Для небритых особей – горилка,

для уставших – мягкая подстилка.

А для той, что из моей мечты,

поливаю белые цветы.

***

Бог – это имя.

Отчество и фамилия

убивают Бога.

Бог – это безумие.

Сознание убивает Бога.

Бог – это мера.

Творчество убивает Бога.

Бог – это сомнение.

Вера убивает Бога.

Бог – это пустота.

Жизнь убивает Бога.

***

Двуедино: башмаки и путь,

женская раздвоенная грудь,

свет и тень на старческом лице

и начало нового в конце.

***

Жизнь беспредметна и убога

без смерти, женщины и бога.

***

Смертна роса на цветах полевых,

крест покосился и надпись истёрта…

Если не можем любить живых,

то на хрена любовь наша мёртвым?

***

Себе, рождённому в 45-м

С войны вернулся командир,

посмертный орден у соседа.

Страна тиха, как монастырь.

Рожайте, женщины. Победа.

***

Восток открывает свой плазменный глаз,

и светлую бездну – звёздная скрипка.

Мы смотрим на формулу жизни с улыбкой,

и формула смерти с улыбкой – на нас.

***

Разулся путь, и чернозём

завяз в зубах корней и листьев,

сад в доску пьян, в сучок расхристан

и ворон вечен, мокр и чёрн.

Мужик выходит на поля,

ржаное семя в землю тычет.

Тысячелетия земля

темней Евангелия притчей.

***

Саврасов пишет в сотый раз грачей,

берёзы, подмосковные церквушки,

у золушек уже в слезах подушки,

и ворон гвоздь забил на Ильиче.

На даче дачник начертал черту,

коммунбригады убирают мусор.

Ручей играет молодого Мусоргского.

Зима растаяла, что твой язык во рту.

Весна. В груди хрипит аккордеон.

Саврасов пишет в сотый раз ворон.

***

Крутая туча над испугом дня,

за мерседесом листья волочатся.

Как мало марта… Как немного счастья…

Пока мы здесь, не потеряй меня.

***

Одиноки дни поэтов,

кофе, водка, сигареты…

Береги их на том свете,

ангел жизни, ангел смерти.

***

Я на мгновенье замер, я замёрз

в кусочке льда, в смешном желанье Гёте.

Прекрасно сумасшествие колёс,

прекрасно то, что навсегда проходит.

По городу осенний дождь проходит,

глаза отводит мокрый старый пёс,

он в нашей жизни жизни не находит.

Я на мгновенье замер и замёрз.

***

Холодный день сорит лучами света,

за ветерком ленивых листьев свита,

панель чиста, как совесть президента,

с шести утра кафе уже открыто.

Мне всё едино, старому бродяге,

какой январь идёт навстречу жизни,

я пью за тихий сон моей отчизны,

и сыплет снег над Веной или Прагой.

***

Время пьянства и свадеб,

хлеборобы гуляют деревней,

в мокром рваном наряде

изнасилованные деревья.

+12 – вот всё, что осталось от лета,

борона развалила по тёмному полю