деревенском балу, я также смотрел на свою избранницу, а все вокруг кружилось каруселью. Девушка моей мечты была точно как эта Катрина; или жизнь моя начиналась сначала? Я крепко держал партнершу за талию, касаясь ее плеч, чтобы убедиться, что происходящее — явь.

— Светло — все видят! — предупредила меня Катрина.

— «Бачуми, бамбино!» — воскликиул кто-то, протанцевав мимо, — это оказалась рыжая бородка.

Светлота в помещении была относительная, день за окнами угасал. На веранде затеплили свечи, Катринина бабушка зажгла на кухне прозаическую электрическую лампочку.

— Простите меня, Катрин! Может быть, это действительно неприлично, что я танцую только с вами, но я сейчас иначе не могу. Я намеренно снял очки, чтобы неясно видеть, чтобы только вас чувствовать вблизи себя. У меня когда-то в юности была такая же девушка, но мы не поженились — жизнь увела каждого в свою сторону. И теперь вы мучительно напоминаете мне давнишние времена. И хочется верить, бывают такие неизменные, неувядающие вечные девушки — ведь находим мы каждую весну на лугу те же цветы, что и в прошлом, и в позапрошлом году, не думая о том, что это уже совсем другие. Мы словно встречаем одну и ту же пару скворцов, того же соловья слушаем, а теперь я танцую с той самой девушкой, которую встретил много лет назад. Поэтому не удивляйтесь, что я уже влюблен в вас и знакомства вовсе не требуется. Я только не пойму, как меня занесло сюда, в чужой дом: случайно или с ведома судьбы? По собственной воле я не стал бы вас искать, потому что мы живем в своих строгих рамках, определяем сами ритм собственных обязанностей, и только из ряда вон выходящее способно все сломать. Но такому умопомрачению однажды суждено прийти — оно копилось в тяжести и трещинах непредвиденного обвала… И теперь я рушусь, как старый, отбитый карниз, и падаю снова на тротуар, где когда-то, в давние времена, уже побывал в виде кирпича и податливого цементного раствора… Я опять молод и поражаюсь, как все знакомо. Но, может быть, меня оживило именно незнакомое? Нет, и Куммариньш мне кажется старинным знакомым, которого я только по несобранности до сих пор не посетил. Вы понимаете меня, Катрина? Вас не отпугивает моя меланхолия?

— Вы очень любили свою давнишнюю девушку?

— Да, Катрин, очень.

Потом мы долго вообще не говорили, только раскачивались в ритме танца, пока хлопки сзади не заставили остановиться: Астрида выражала желание танцевать со мной.

— Маэстро интересуется вами.

— Неужели? То есть — он приободрился?

— Нет, он всегда такой, но все понимает.

— Хорошо. Кончится танец, пойдем поговорим.

Я смотрел, как Катрина отошла к окну, как второй бородач схватил ее и поцеловал, может быть, уже по старой дружбе. Но меня это не задело, ревности я не испытывал. Мы с Астридой затанцевали на веранду и плюхнулись на диван поблизости от Куммариньша.

Художник неизменно оставался в той же позе, на том же самом месте — во главе стола, только каминный огонь теперь отбрасывал на его лицо зловещие отсветы. Казалось, седые волосы пламенеют, порой вспыхивала блеском влага в глазах.

— Классик — девочка добрая, она быстро находит себе друзей, — заметив меня, сказал старый живописец.

— Да, она у вас восхитительная девочка.

— У меня росла, я ей вместо отца.

— Вы прекрасный человек и хороший живописец тоже, — ответил я.

— Жизнь у меня была не из легких.

— Я знаю, мне об этом рассказывали.

— Они здесь ничего в искусстве не понимают.

— Но все вас любят!

— Эх, может быть, больше любят водку.

— Ваши цветущие сады публике нравятся.

— Я тронут до слез, — сказал старик и действительно утер ладонью слезу.

— Я вас еще по-настоящему не поздравил с юбилеем, — сказал я, выпрямился и взял со стола ближайшую рюмку. — Поздравляю вас с большим праздником!

— Hasta la vista! [3] — опять по-испански ответил маэстро и, откинув голову, поднял свою рюмку.

— За ваше здоровье, маэстро, и за новые, яркие картины!

— Mucasgracias, amigo! [4]

Тут я заметил за столом тихого, погруженного в свои мысли мужчину, который не участвовал в беседе, а лишь апатично глядел на танцующих… Там сейчас кружился молодой вихрь со всеми проявлениями радости, парни тискали и мяли своих партнерш, как только могли, другие, твистуя, воспроизводили в разных варициях неистовые, звериные конвульсии. Я опять надел очки, чтобы получше вглядеться в лица. Безусловно, черноволосая Лолита отплясывала экстравагантней всех. И только сейчас я понял, что в ее ухватках много цыганского. Уловив мой взгляд, Лолита подмигнула и улыбнулась, сотрясаясь еще неистовей. Неброскому, молчаливому наблюдателю за столом это явно не понравилось, он встал, подошел к двери и, закурив сигарету, вышел.

— Режиссер! — Лолита кинулась прямо ко мне, схватила за руку и втянула в танец. Я отказался от модных импровизаций, мы опять сблизились. Все-таки приятно было ощущать ее крепкие округлости. Я разглядывал Лолиту вплотную, каждая деталь ее фигуры была безупречной и соблазнительной. Лолита даже в спокойном танце время от времени пристукивала каблуками, задевала мои ноги, и я, прикрыв глаза, воображал себе ее в постели. Нет, она тоже прирожденная киноактриса, по сексапильности не уступит Софии Лорен, но я ей этого не сказал, не желая повторяться. Я думал о том, как было бы славно, не обременяя себя будничными обязанностями, любить женщину, набесноваться, подобно оленю во время гона, и опустошенным исчезнуть в лесу…

— Ты женишься на Катрине, — неожиданно сказала Лолита, словно гадала по руке.

— Трудновато будет, я уже женат.

— Сколько раз?

— Два.

— Женишься и в третий, — ее убежденность была непоколебима. — Не пожалеешь, она принесет тебе счастье.

— Я уже и сейчас счастлив, Лолита.

— Знаю. Ты возьмешь меня на съемки?

— Ты ведь сама умеешь предсказывать?

— Вид у тебя подозрительный.

— Такая уж у меня профессия, — ответил я со смехом.

Вдруг танцевальная музыка оборвалась, молодые люди строем проследовали через комнаты, неся высоко над головой корзину с яблоками и двумя бутылками коньяка.

— Веди меня, Бранд! — театрально выкрикнул приемный сын, идя след в след за своим атлетическим другом, несшим корзину, а за ними ступали две девушки, наверно, только что пришли через кухню.

— Слава нашему учителю! — крикнули они, обращаясь к юбиляру, и опять пошла поздравительная церемония. Я завлек Лолиту в другую комнату и там, обняв за плечи, шепнул на ухо:

— Когда я смогу жениться на тебе?

— Ты на мне не женишься, ты, может быть, меня заполучишь, — она вырывалась и отворачивалась, когда я пытался ее поцеловать. Моя кровь хмельно, стремительно пульсировала в жилах.

В этот момент я