утопало в пушистом лисьем воротнике. Маленькая вязаная шапочка не справлялась с длинными светло-золотистыми волосами, и те реяли по ветру, порой обвевая меня тонким, нежным ароматом.

Бог мой! Когда я еще так гулял? Пожалуй, в школьные годы, а теперь уж скоро пятьдесят. Я был бесконечно польщен и благодарен девушке за ее деликатную снисходительность. В Риге она, наверно, постеснялась бы идти под руку с существом такого вызывающе контрастного возраста. А здесь ни одного завистливого взгляда, да и я, на счастье, не вижу себя — кажусь себе настолько молодым, насколько это отражается в девичьей улыбке.

— Истинная Катрин Денев, — приблизив свой мягкий нос-гурман к ее ушку, шепнул я.

— А вы мой Роже Вадим… — ловко отпарировала она и вовсе не противилась, когда я поцеловал ее прохладную, остуженную зимним днем щеку.

— Пошли туда, я покажу наш пригорок, где мы празднуем Лиго, а летом собираем землянику. — Высвободившись из моих рук, девушка пошла прямо по заснеженной пашне и я, безрассудный, за ней последовал.

Мы вернулись обратно в снегу до колен, и Катрина, схватив меня за локоть, воскликнула:

— Она здесь. Держитесь, вы увидите Лолиту!

У зимней веранды стояли новенькие красные «Жигули», а за окнами веселье разгорелось еще пуще. Когда, обивая ноги и стряхивая с себя снег, мы открыли дверь, первое, что я заметил, была ярко-пестрая блузка на жгучей брюнетке, которая, сверкая огромными, темными очами, дирижировала, а все задорно пели:

— В лесу был дом один, в лесу был польский дом…

Вслушавшись, можно было различить ее голос, выраженный альт, разве что порой с фальшивинкой.

— Нет, Катрин! — тихо сказал я, поддерживая сзади свою самокритичную блондинку и уткнувшись в ее затылок. — Вы все-таки красивее, вы во многих аспектах превосходите свою знаменитую подругу.

— Вот и они! Назвонились, аж взмокли! — Нас заметили сразу же и все. Жгучая красавица, не присев, протянула мне прямо через стол свою руку, выкрикнув: — Лолита!

— Родриго! — точно так же выпалил я ей в ответ.

Брюнетка ухватила меня пламенным взглядом и тут же, словно горячий кусок, кинула на землю.

— Станцуем, — сказала она, уже поводя плечами. — Арнольд, включай свой шедевр! Танцуем все! — ревностно командовала Лолита, и я сразу понял, что гранд-приемный сын здесь больше не главнокомандующий.

Двери в другие комнаты были распахнуты, танцующие пары использовали каждый свободный пятачок и там, и на веранде. Магнитофон стоял в углу на табуретке за неразобранной елкой.

— Оставайтесь с нами, не спешите уезжать, — энергично агитировала меня Лолита, хотя я никому и не заикнулся об отъезде. Танцуя, она бесцеремонно жалась ко мне, обдавая жаром своего тела, и приходилось немножко отстраняться, чтобы против собственной воли не ответить на столь упруго-пластичный соблазн.

— Как вам нравятся картины? Это наши рощи, самые красивые места нашей Слампе. Работы маэстро широко известны. Вот эта моя, эту он обещал мне. — Брюнетка завела меня в другую комнату и указала на маленькую зеленую картинку, изображавшую загон, где паслось нечто подобное двум карим лошадям.

— Хорошая?

— Да, выразительная. — Я обхватил ее покрепче и сдвинул руки пониже, к бедрам.

— Чао! — Лолита двинула меня кулаком в грудь и, вырвавшись, умчалась обратно на веранду. Я присел в кресло и стал серьезно разглядывать картины.

Цветущие сады, цветущие клумбы тюльпанов и маки, цветущая сирень и каштаны — всюду зеленая краска перемежалась с белым, желтым, красным, фиолетовым цветочным пламенем. Картины в вырезах деревянных рам соперничали друг с другом в летней звучности. Фигур действительно нигде не было, если не считать коричневых или ярких красочных акцентов, которые можно было вообразить и детьми, и скотом на пастбище. Я стал выбирать, какую из вещей чисто теоретически хотел бы назвать своей. Зашел и в третью комнату, — там доминантой обстановки были кровать и рояль, — над длинной книжной полкой в барочной раме красовалась какая-то ранняя весна с голым лозняком по берегам серо-водянистой речки. Я подумал, что здесь можно было ожидать вспышки желтой калужницы на затоне, и все-таки мастер на сей раз разумно отказался от цветов. Самой сильной я признал именно эту серую обыденность.

— Ах, вы здесь? — За мной наблюдала полная Астрида, словно невзначай входя в комнату. — Маэстро просит написать свой отзыв в книгу гостей, здесь, на рояле.

— О, я пока только смотрю!

— Он видный живописец, — продолжала Астрида. — Окончил Академию художеств, учился у самого Пурвита, теперь член Союза художников, а живет в деревне.

— Почему?

— Так жизнь сложилась, — прочувствованно вздохнула Астрида. — Он ведь здешний — в Слампе родился, в Слампе школу кончал, и женился на здешней. Теперь остался один, но на жизнь не жалуется, Мы все его очень любим, наш колхоз им гордится. Вчера председатель лично вручил Почетную грамоту. Маэстро знаменит именно потому, что живет среди простых людей…

— А вот и нет! — между нами, как из-под земли, выросла некая пожилая женщина и проскандировала: Юстина виновата, Юстииа его погубила. Феликс жил в Риге, мог бы прославиться, даже и на весь мир, а та его в деревенскую недвижимость. Теперь на старости лет, «маэстро, маэстро» — как петрушку, каждый может дергать кому не лень, тьфу!

— Это уж вы зря, мамаша Калве! — старалась спасти ситуацию Астрида. — Художних Куммариньш у нас самый уважаемый человек. А уж картины — вон и режиссер любуется, верно?

К счастью, вошла Катрина и с непосредственностью подростка повисла на моем локте.

— Кто эта бойкая гражданка, что сейчас унеслась на кухню?

— Моя бабушка, — просто ответила Катрина.

— И кем же она доводится художнику?

— Она кузина маэстро Куммариньша.

— Ясно! — сказал я и, обернувшись к Астриде, продолжал: — Придется заснять все картины на пленку, может быть, покажем по телевидению…

— Обязательно надо бы. Маэстро — очень хороший человек, ему надо помочь. — Это Астрида.

— А позвольте спросить, кем ему доводитесь вы?

— Я? Я никем. Я колхозный зоотехник.

— А кто вы Куммариньшу? — не отставал я.

— Никто. Просто я здесь живу.

— Мы все здесь живем, — пришла Астриде на помощь Катрина.

— Прошу! — сказал я, взяв девушку за талию. Мы закружились в танце. Раскачивались, вальсировали, делали довольно слаженные па, насколько позволяло маленькое помещение. А когда танцующих собралось больше, мы спокойно ритмили на месте, держась друг за друга, и вполголоса беседовали:

— Как странно, Катрина! Я знаком с вами всего несколько часов, а кажется, будто мы друзья целую вечность.

— Мне тоже так кажется, — и девушка открыто взглянула на меня, прямо в глаза.

— Как тонко умеет время создавать иллюзию? Верно?

Я сейчас казался себе молодым, каким был лет тридцать назад, когда пошел навстречу первой любви. Когда-то, на том давнишнем