страной можно продолжать управлять по-старому, и что во власти столько дураков, чтобы это допустить. А тебе что сердце подсказывало?

– Делай, что должно… – она прищурилась, избегая высокопарности. – Только не подумай, что у меня это всегда получается.

– Приму к сведению, – он повторил её гримасу. – Ты тоже не подумай, что я этакий прогнозист-оптимист. Даже тогда на площади, в день победы над чепистами – радовался, конечно, но не разделял царящей вокруг эйфории. Особенно когда знакомые персонажи вывалили из здания на балкон, чтобы поприветствовать «спасителей» и вернуться в свои драгоценные кресла.

– Не разделял счастья Растроповича? – Женя грустно улыбнулась.

– Можно и так сказать. Преследовало ощущение, что празднующие победу считают свою миссию выполненной – помогли сменить «плохую» власть на «хорошую», от которой в очередной раз готовы ждать вожделенное блюдечко с голубой каемкой. А я уже догадывался, что так не бывает…

– А что, по-твоему, должны делать простые люди?

– Для начала – отказаться от своей “простоты” и начать понимать, что делается…

– «Объяснил», – Женя усмехнулась, а он пока не решился делиться с ней своей доморощенной и недоведенной до логического конца социальной парадигмой.

Они почти не касались своего интимного прошлого. Женя лишь поинтересовалась его отношениями с сыном и, узнав, что они редко видятся из-за активных препятствий бывшей супруги, сочувственно удивилась, впрочем, тут же добавив, что не со стороны об этом судить…

Заручившись согласием на проводы, он вёл Женю по “офонаревшему”, но утихшему после осады пешеходов Старому Арбату, исподволь заглядываясь на спутницу и всё безотчетнее поддаваясь её притяжению. У Смоленской поймал машину, и глубоко за полночь они подъехали к дому на востоке Москвы, где Женя жила вместе с родителями. Вопрос о приглашении не стоял, но расставаться не хотелось – он удержал Женю за руку и, не обнимая, поцеловал. Её губы откликнулись скорее покорностью, чем ответным чувством… или не спеша его демонстрировать (внутренний голос щедро подбросил и такой вариант, когда они целовались, переместившись в подъезд).

Следующие два дня они не встречались – с утра до позднего вечера он занимался отладкой программы (заказчик слёзно просил о досрочной сдаче) и заодно удерживал себя от излишнего натиска в отношениях с Женей. Только звонил ей перед сном, в пределах приличия, чтобы услышать знакомый голос, и с нетерпением ждал предстоящего свидания в театре.

Коллизии «Коварства и любви», мастерски актуализируемые на сцене, рядом с соприкасаемой Женей сопереживались не более, чем чужая болезнь. Большинство зрителей, по-видимому, достигли катарсиса, за что восторженно благодарили создателей спектакля, вышедших на поклоны. Женя стоя сдержанно аплодировала, но на её отстраненно-задумчивом лице ему привиделась тень страдания, что почему-то смутило. Тень быстро исчезла, и на выходе из зала лицо Жени выражало спокойствие и даже загадочную улыбку.

На пути из театра он решил не держать камня за пазухой и признался Жене, что с некоторых пор перестал верить в способность искусства изменить человека.

– Извини за аналогию, но духовная пища, как и обыкновенная, входит и выходит, оставляя потребителя в ожидании следующего приема.

– Аналогия нормальная. Только результат пищи не в том, что организм выбрасывает, а в том, что оставляет себе. По-моему, очевидно…

– Согласен. Наслаждаемся пирожным, о котором быстро забываем, пока не получим следующего. И не замечаем, как оно изменило наш организм…

– Неизвестно в какую сторону, – для полной ясности заключила Женя, а он совместил её с пирожным, тут же отогонав этот каверзный поворот сознания.

У дверей знакомого подъезда Женя неожиданно пожелала представить его родителям, лишив возможности явиться на торжественную презентацию с цветами и морально подготовленным к роли её перезрелого ухажера. Когда он последний раз звонил Жене, трубку взяла её мама, но представляться показалось несвоевременным, и он лишь подспудно надеялся, что мать услышит в голосе звонившего дочери то, что ему хотелось. Услышала или нет, но встречен он был без сантиментов, вполне радушно, хотя и успел заметить оценивающий, но незлобивый взгляд Жениного отца, не вызвавший у него никакой обиды.

Они стали встречаться почти ежедневно. Ему нравилось издалека узнавать её «балетную» походку – короткими шагами с носка, нравилось, как она одевалась, как говорила тихим, но от того еще более притягательным голосом. Нравилось замечать всё это, словно просыпаясь после долгой спячки.

Но в промежутках между встречами бывало, что снова напоминал о себе «охранник», побуждая без внятной на то причины комплексовать по поводу ответных Жениных чувств. Он знал , что она не была замужем, но чаще стал задумываться о её прошлом, пока умалчиваемом, но не могло же его не быть. Совсем скоро, когда очередной поздней ночью они вошли в Женин подъезд, она, точно услышав «охранника», внезапно сказала:

– Ты был женат двенадцать лет, а я – десять, дело ведь не в паспорте и не в совместном проживании. Хочу, чтобы ты об этом знал, – и, поцеловав его на прощанье, юркнула в лифт, оставив переживать свою «иронию судьбы» в одиночку…

Вскоре он пригласил её домой. Вечером они забежали в Елисеевский, где после серьезных перебоев с продуктами ассортимент всё заметнее расширялся, купили кое-что к ужину, шампанское и ехали к нему в преддверии первой близости, по умолчанию в ней не сомневаясь. Войдя в квартиру и перехватив Женин ознакомительный взор, он невольно смутился – незадолго до их знакомства здесь была другая женщина.

…После развода, когда организм начал требовать своё, он вспомнил о сотруднице жены, побывавшей у них дома на её прошлогоднем дне рождения. Они тогда изрядно подвыпили, много танцевали, и гостья откровенно им увлеклась, заставив под каким-то предлогом записать свой телефон. Она удивительно походила на восхищавшую его с юности Беату Тышкевич, как выяснилось, разведена, и он не без усилий устоял от соблазна, учитывая разваливающиеся на глазах отношения с женой. Только на прощанье не без доли коварства поцеловал соблазнительнице руку. И вот, по прошествии полутора лет он ей позвонил. Вечером они пошли в ресторан, и она ночевала у него. На этом всё кончилось. Возможно, что могло повториться, если бы он не встретил Женю, но душа и до Жени поняла, что ей не согреться от их общения…

Женино тело вело себя так же, как её губы при первом поцелуе – подчиняясь, но не идя навстречу. И он опять не знал, что за этим стоит – сдержанность или безучастие. «А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо…», – иронизировал «охранник». И в самом деле всё было хорошо. Женя ничем не сдерживала его аппетиты, потом они чудесно выспались, вместе соорудили вкусный завтрак и, пользуясь тем,