чем ему хотелось, по умолчанию давая понять, что мяч в виде его повисшего в воздухе предложения остается на его стороне. Воспользовавшись этим, он отодвинул точку принятия решения до утра, обнадеживая себя тем, что оно мудренее.

Утро в самом деле не подвело. Проснувшись, он любовался пока еще спящей Женей, укладывая переживаемое в невесть откуда взявшийся ритм:

Проснуться и не обнаружить рядом

Того, к кому успел привыкнуть безвозвратно;

Открыть глаза и взглядом не уткнуться

В изящный профиль; нежное дыханье

Не услышать, что волнует -

Куда там музыке общедоступной…

Ну нет, уж лучше спать счастливым!

Едва ли не одновременно с пришествием резюмирующей строки Женя пробудилась, и он без предисловий нашептал сочиненное в касаемое губами ушко, почувствовав себя псом, ожидающим похвалы от хозяина. Пока он шептал, Женя опять сомкнула ресницы, а потом, приподнявшись, похвалила «пса» нежным, но, что говорить, и на этот раз без долгожданного темперамента поцелуем. До этого она целовала его первой только однажды – сообщая о своем прошлом «замужестве». Но точка принятия решения не допускала колебаний, и он тут же пресек попытку «охранника» подать голос.

– Так пойдешь? – спросил он, схватив Женю в охапку и отрывая самолет от земли.

– Пойду, – спокойно ответила Женя, кладя на штурвал и свои руки.

Он решил брать быка за рога и ехать в ЗАГС не откладывая. В голову пришел Грибоедовский, где он, по счастью, бывал лишь на чужих регистрациях. Через пару часов он вводил Женю в главный московский дворец «бракосочетаний», впервые заметив, что дурацкая тавтология назойливо, помимо вывески, повторялась барельефом над входной дверью.

Принимавшая заявления дама с гордостью за своё учреждение уведомила об очереди на регистрацию, которой им придется ждать до следующего года – не меньше двух месяцев.

– Если хотите быстрее, советую выбрать другой ЗАГС, – заключила она, оглядывая жениха и невесту и не без любопытства ожидая от них решения.

– Не торопись – опоздать всегда успеешь, – неожиданно и несколько отстраненно отозвалась Женя на предложение ускорить перемену своего статуса переменой места.

И хотя шутка ему не понравилась, он продолжил в том же духе, пародируя Горбачева:

– Нам главное – нАчать. Так что, пожалуйста, оформляйте.

Дама по видимости довольная их решением, заглянула в свой кондуит и, не исключено, что в порядке поощрения, вписала в заявление дату накануне Нового года. Она выдала им купоны на льготное приобретение обручальных колец и посещение cалонов для новобрачных вкупе с суперэлитной парикмахерской “Чародейка”, постричься в которой обычным гражданам было труднее, чем зарегистрировать свой брак в Грибоедовском ЗАГСе. Однако честно предупредила, что ничего не гарантирует «из-за быстрых и непредсказуемых изменений во всём».

Женя предложила обойтись без колец, сославшись на то, что никогда не придавала им значения, и заставив его вспомнить историю своего первого супружеского кольца.

…Однажды вечером, когда они с женой, в очередной раз дойдя до каления, дискретно перемещались по безлюдной разделительной аллее Ленинградского проспекта, он снял кольцо с пальца и в отчаянии брякнул: «Хочешь я его выброшу?» Услышав в ответ: «Хочу», он в сердцах швырнул кольцо, улетевшее вкосую от узкой дорожки, во всех смыслах неумолимо тесной для них обоих. Жена, априори не поверившая в его поступок, разрыдалась и потребовала найти кольцо. И он действительно, к своему изумлению, его разыскал – угадав примерное место падения и исследуя всё, что блестело в невысокой траве, подсвеченной оказавшимся неподалеку шоссейным фонарем. Увидев кольцо, жена успокоилась и уверенно заявила: «Ты не мог его найти, значит, никуда не бросал»… Он перестал носить кольцо, когда объявил жене о разводе, ещё не имея своего жилья – снял и положил в семейную шкатулку. А когда, покидая квартиру, хотел забрать вместе с личными вещами, нашел кольцо переплавленным под меньший размер и оставил лежать на месте…

Готовность Жени остаться неокольцованной позволяла хоть в чем-то суеверно не повторять неудавшийся ритуал. Но за её предложением мерещилась скрываемая безрадостность предстоящего обряда. Для праздника в нем не доставало отнюдь не кольца, и ей не хотелось, чтобы оно служило постоянным напоминанием этой недостачи. Он мог ошибаться в подобной Жениной мотивации, но вдохновляющих контраргументов в голове не возникало. Зато добавился аргумент в продолжавшую о себе напоминать «копилку». Случалось, что Женя это замечала и замыкалась в себе. Её гнетущее молчание и отсутствующий взгляд наводили на мысль, что она обо всем догадывается, и что ей нечем рассеять его меланхолию. Он не находил выхода из этого тягостного для них тупика. Выручал какой-нибудь отвлекающий сигнал извне, требующий их совместной реакции, на которую оба охотно переключались.

Кромешные моменты приходили и уходили, омрачая, но не останавливая их подготовку к свадьбе и последующему семейному житию. Женины родители предложили «молодым» обосноваться у них и даже были готовы разменять свою трехкомнатную квартиру. Но он убедил Женю перебраться к нему, рассчитывая в перспективе заработать на собственную жилплощадь.

Невеста сама взялась за шитье свадебного платья («костюма», как позднее случайно проговорилась будущая теща), подобрав для этого в одном из магазинов восхитительный белый атлас. Повезло и жениху – им попалась отличная английская шерсть, и он уже побывал в ателье на первой примерке.

Отметить свадьбу они пожелали только с близкими из первого ряда, планируя уместиться в его жилище, чтобы сразу, ночным поездом махнуть в Питер – встретить Новый год и пообщаться с городом, недавно вернувшим свое родное имя. Предстоящая поездка и для него была возвращением в еще одно заповедное место, где для праздника когда-то так не хватало Её…

Он познакомил Женю со своими друзьями и их жёнами, в компанию которых, несмотря на возрастные различия, она достойно вписалась. По случаю Женя представила ему единственную подругу – ту самую соратницу и будущую свидетельницу на их торжестве. И он намеревался призвать в свидетели своего лучшего друга. Но тот его упредил, признавшись хотя и с экивоками, что подозревает слишком молодую в сравнении с женихом невесту в потаенной корысти, и предостерегая от ошибки.

Друг был прагматик, любил и оберегал семью, что не мешало ему легко и регулярно изменять жене, но был настоящим другом и не мог не предупредить его о возможной опасности. Предупреждение сыпало соль на рану, но обида на друга подступала не за это, а за Женю, тем более что к его первой невесте друг когда-то отнесся вполне лояльно – тут у них с матерью произошла забавная рокировка. Он уверил друга, что Женя не совместима с корыстью и коварством, как гений и злодейство (на этот счет ни