«Великолепно! — тихонько прошептал солдат. — Однако с ними нет ни одного тюка товара. Пожалуй, это и не контрабандисты…»

В лодке находились три человека, которые не особенно заботились о соблюдении тишины и только принимали лишь самые необходимые предосторожности, чтобы не произвести слишком большого шума. Судя по одежде, они не были контрабандистами.

«Что же это за дьяволы?» — раздумывал Хосе.

Лежа на земле, он отлично видел сквозь росшую на откосе, теперь поредевшую и пожелтевшую траву, все, что творилось на лодке. По приказанию человека, сидевшего на руле, двое других выскочили на берег и отправились, по-видимому, на рекогносцировку окрестностей, оставив своего начальника в одиночестве.

Какое-то время Хосе прикидывал, как поступить: предоставить ли им спокойно подвигаться по дороге, ведущей в селение, или воспрепятствовать этому, но вид лодки, оставленной под надзором одного человека, вскоре прекратил его колебания. Он затаил дыхание и лежал, как мертвый, из опасения выдать свое присутствие, в ту минуту, когда около него проходили два незнакомца, вооруженные каталонскими ножами внушительных размеров. Ему удалось разглядеть, несмотря на темноту, что на них были костюмы морских разбойников того времени — смесь морской офицерской формы с бесцеремонной незатейливой одеждой торгового флота, но лица их под низко надвинутыми беретами ему рассмотреть не удалось. В тот момент, когда они проходил около притаившегося микелета, вдруг из-под руки его оторвался небольшой земляной ком и скатился по откосу. Легкий шум заставил замереть на месте обоих корсаров.

— Ты ничего не слышишь? — спросил шепотом один из них.

— Нет, а ты?

— Мне показалось, будто там что-то упало! — продолжал первый, указывая рукой по направлению к тому месту, где лежал, растянувшись на животе, Хосе.

— Наверное, какая-нибудь крыса пробиралась в свою нору.

— Если бы этот обрыв не был так крут, то я бы охотно взобрался и осмотрел его.

— Не стоит труда, потому что нам совершенно нечего опасаться, — возразил второй, — ночь ненастная, а порой — хоть глаз выколи, да кроме того, тот нас уверил, что вполне ручается за сегодняшнего дежурного солдата, который спит по целым дням.

— Тем более основания для него не спать ночью! Подожди-ка здесь, я подымусь наверх и если найду там этого Сонливца, то ему несдобровать! — закончил он, блеснув в темноте лезвием ножа. — Я позабочусь о том, чтобы он заснул навеки.

«Черт побери! Вот истинный философ, — подумал микелет, — однако довольно спать!» И Хосе, как змея, выскользнул из своего плаща и пополз по откосу так тихо, что, как говорится, сама земля не слышала его движения. Он остановился как раз над тем местом, где причалила лодка, и жадными глазами впился в находящегося в ней незнакомца, который, видимо, был погружен в глубокое раздумье: он сидел неподвижно, завернувшись в широкий плащ, закрывавший лицо и предохранявший его от ночной сырости. Глаза незнакомца были устремлены на море, и он не заметил подкрадывающуюся к нему темную фигуру солдата, который медленно поднялся с земли и измерял глазами расстояние, отделявшее его от лодки. В момент, когда незнакомец сделал движение, намереваясь повернуться к берегу, Хосе мгновенно отпустил кустарники, за которые держался, и, как тигр, ринулся на свою добычу.

— Сидеть! — приказал Хосе. — Не шевелитесь, иначе я вас пристрелю! — добавил он, приставляя дуло ружья к груди ошеломленного незнакомца.

— Кто ты? — отвечал тот, не спуская своих горевших гневом глаз с лица солдата.

— Черт побери! Я — Хосе, который вечно спит, как вам должно быть отлично известно!

— Горе ему, если он мне изменил! — проговорил незнакомец, обращаясь к самому себе.

— Если вы говорите о доне Лукасе, то ошибаетесь, наш капитан не способен на измену, — перебил микелет. — Он был чересчур скромен и скрытен со мной, а потому-то я здесь и очутился, сеньор контрабандист!

— Контрабандист?! — с глубочайшим презрением повторил незнакомец.

— Если я называю вас контрабандистом, — продолжал Хосе, уверенный в своей проницательности, — то лишь для того, чтобы вам польстить, так как у вас и товара-то нет ни на грош, разве вот эта контрабанда! — добавил он, с презрением пнув ногой свернутую на дне лодки веревочную лестницу.

Стоя лицом к лицу с незнакомцем, Хосе отлично мог его разглядеть. То был молодой человек лет двадцати пяти, с загрубевшим от морского ветра лицом. Густые сдвинутые брови резко выделялись на высоком и широком лбу; черные глубоко сидящие глаза, горевшие мрачным огнем, выражали надменность и непреклонную волю; рот складывался постоянно в презрительную усмешку, а резко очерченные складки щек придавали всему лицу злобное выражение.

Он походил на человека, которым руководят в жизни главным образом самолюбие и мстительность, и только густые вьющиеся волосы несколько смягчали суровость его физиономии. На нем был мундир испанского морского офицера.

Взор, которым он буквально сверлил своего неожиданного врага, выражал такую злобу и нетерпение, что мог бы испугать всякого, но только не нашего неустрашимого микелета.

— Довольно шуток, дурак! Что тебе надо, говори и убирайся! — вымолвил наконец незнакомец.

— Что же, потолкуем о деле, — кивнул Хосе, — я чертовски этому рад! Во-первых, когда ваши молодцы принесут сюда мой плащ и фонарь, а они, без сомнения, заберут их с собой, то вы им прикажете не подходить близко, иначе я вас уложу на месте и одновременно выстрелом сразу подыму тревогу… Что вы говорите? Ничего… Что ж, это, пожалуй, наилучший ответ. Итак, я продолжаю. Вы заплатили капитану сорок унций?[4]— не задумываясь, проговорил микелет.

— Двадцать! — возразил незнакомец.

— По-моему, лучше было бы дать сразу сорок, — подхватил Хосе. — Во всяком случае, такую сумму не заплатят за обычную сентиментальную прогулку в Энсенаду. Мое вмешательство вас, конечно, стесняет, а потому я согласен, чтобы вы меня вознаградили за мой нейтралитет.

— Сколько? — спросил незнакомец, желая поскорей отделаться.

— Безделицу! Вы дали капитану сорок унций!

— Двадцать, говорят тебе!

— На мой взгляд, сорок было бы несравненно лучше, — гнул свое Хосе, — ну, двадцать так двадцать! Что ж, я не слишком алчен; он все-таки капитан, а я простой солдат, а потому с моей стороны будет благоразумно потребовать всего лишь двойную плату.

У незнакомца вырвалось проклятие.

— Я знаю, что это очень мало, — продолжал Хосе, — ввиду того, что он получает тройной оклад, тогда как дела у него втрое меньше, чем у меня, я мог бы потребовать с вас тройное вознаграждение, но так как, по его собственным словам, времена нынче тяжелые, то я и предъявляю вполне умеренные требования.