За этими рожками в прошлом году три купца из Галлии приезжали, не считая чехов и полабов. Ох, уж эти полабы, сколько крови выпили у новгородцев, не успеют заключить мирный договор, как меняется князь, и опять полабские отряды пробираются воевать свои бывшие земли. Ладно бы, воевали только с саксами на западе, так переплывают Лабу на восточный берег и грабят новгородских данников. Собственно, уже и не данников, а новгородцев, жители восточного берега Лабы говорят на одном языке с новгородцами, молятся в таких же храмах, слушают по радио те же передачи.

– Да, – задумался Путята, вспомнив своё детство, – как мы раньше без радио жили? Помню ведь я, как первые приёмники привезли в Киев, как мы возле храма целыми днями сидели, слушали. Батя меня сколько бил за безделье, убегу с друзьями из школы, как раз к дневным новостям, да слушаю песни по заявкам, пока мама за ухо не ухватит.

– Я эти времена не застал, – новгородец Глузд, стройный тридцатилетний красавец, улыбнулся своим воспоминаниям, – у нас радио раньше появилось. В детстве мы уже сами собирали приёмники, подружкам дарили. Вот за это и драла меня мама, всё, что заработаю, на приёмники спускал, да как драла. Не поверишь, мою маму и сейчас вся родня боится.

– Вот и здесь, похоже, – помрачнел Путята, – всё будет решать царица, а не муж. Коли начнут строить жедэ в Усть-Итиль, на дорогу к Киеву средств не останется. Нам же в Уральск добираться одна головная боль, товар привезти из Киева чуть не вдвое дороже выходит, чем из Новгорода. И с болгарами неувязка вышла, их царь приходится дальней роднёй царице Кире, могут и ему пушки продать. Хотя болгары все крещёные, не должны им уральцы помогать против нас.

– Плюнь ты на эти пушки, – налил в серебряную братину вина Глузд, – наймите наших варягов, они недавно новое оружие закупили да гранат две лодьи. Они вои знатные, раскатают ваших болгар без всяких новинок.

– И то дело, – согласился Путята, допив половину кубка, – пойду завтра к радистам, поговорю с князем.

Спустя неделю после тризны ожидаемые изменения в правительстве произошли, но чисто формальные. Новый царь Ладомир к своим сорока трём годам полностью избавился от реформаторских иллюзий, свойственных молодости. На всех публичных выступлениях он подчёркнуто проводил политику прежнего государя, придерживаясь правила: «Семь раз отмерь, один отрежь». Несколько высланных за пределы страны византийских и болгарских торговцев, нарушивших закрытость христианских богослужений, как предписывал основной закон царства, только подтвердили приверженность традициям нового царя. Он и раньше славился почитателем уральской религии, что доказал своими деяниями, поэтому общество спокойно поддержало действия правительства в отношении к иноверцам.

Всего несколько человек в царстве знали другую ипостась религиозного государя, те, кто пришёл на тайное совещание по безопасности царства, организованное правителем через неделю после тризны. В кабинете собрались семеро, сыновья и внуки отцов-основателей, знавшие друг друга с детства и отрочества, графы и бароны молодого царства. За небольшим столом справа от государя расположился первый воевода, Мечеслав Жданов, достойный продолжатель славной когорты воинов семейства Ждановых. Со времён его легендарного деда Ждана, так и погибшего в сражении, в бытность свою военным советником у персов, три его сына и два внука выбрали военную стезю. Высокий тридцативосьмилетний Мечеслав был сторонником развития новых вооружений, именно он два года назад добился оборудования секретной мастерской под Златоустом, где вплотную занялись реактивными двигателями и ракетами. Сам воевода побывал советником во всех союзных странах, от новгородцев до персов, где посетил место гибели деда.

Кресло слева от царя традиционно занял священник Любим Силин, младший сын первого безопасника Уральска Сили, выбравший другую профессию. Верховный священник Сурон, ещё крепкий старик, три года назад приставил Любима к царскому двору, своим представителем. Старик не скрывал, что сорокалетний священник мыслит здраво, оригинально, в лучших традициях уральской религиозной идеи. Покойному Максиму и нынешнему Ладомиру Сурон так и ответил:

– Парень для нашей религии полезнее меня, ибо мыслит ярко, широко, но осторожно. Двенадцать лет он провёл миссионером в Сибири, привёл в наши храмы три племени. Побывал в Персии, Византии, у арабов и в Италии. При дворе нужен такой священник, ибо без роста дерево гибнет, а религия без развития загнивает. Он знает, как продвигать наши устои в другие страны, другим народам.

Министр вооружения граф Вадим Третьяков, подобно отцу худощавый, невысокий, ровесник Ладомира, продолжал просматривать свои записи, продумывая выступление на совете. Его детский приятель граф Сысоев Горазд, уютный толстячок, производил впечатление тугодума и рохли. Возможно, поэтому пять лет назад царь Максим назначил Горазда министром внешних сношений, убедившись в его грамотности, уме и прозорливости. Граф не только быстро и точно анализировал политическую и экономическую ситуацию в различных странах, княжествах и племенах. Будучи тонким психологом, он даже из молчания иностранных послов добывал массу информации, как правило, ценной и точной. Пока никто при дворе не догадывался о способностях Сысоева, а те, кто знал, благоразумно молчали, предупреждённые службой безопасности, глава которой сидел рядом с графом.

Единственный среди собравшихся ненаследственный боярин, барон Людмил Сойкин, русоволосый крепыш, был выходцем из большого булгарского рода соек, по которым и взял фамилию. Уроженец Сулара, самый старший из собравшихся, целых сорок пять лет, он начал службу при Силе, продвинулся исключительно работоспособностью и оперативным чутьём. Булгарин по роду и крови, он искренне считал себя уральцем, как и две трети булгар, в основном проживавших вблизи Уральска. В отношении любых диссидентов, как и всякий неофит, предпочитал самые жёсткие меры, не забывая испрашивать на них разрешение царя. Он и начал совещание.

– Государь, бояре, из Булгара и других пограничных городов больше года идут достоверные сведения о разжигании вражды по племенному признаку. То, что мы учили по учебникам, стало проявляться в царстве, впервые за всё время моей работы, – Людмил оглядел собравшихся, его слушали внимательно, даже Вадим Третьяков прекратил читать свои записи. – Нам удалось узнать, что идёт эта буча с подачи и при поддержке болгарских засылов. В основном, родичей нынешних бояр, те, понятно, выгнать их стесняются. Долго это продолжаться не может, наиболее горячие головы поговаривают о восстании и захвате Булгара. Сейчас, при смене власти, вполне могут решиться на бунт. Есть два варианта наших действий. Первый: на основании имеющихся данных всех бунтовщиков осудить на малые сроки. Второй: дождаться восстания и уничтожить организаторов, а остальных сослать на большие сроки.

– О восстании не может быть и речи, – сразу заговорил Сысоев, совещание было неофициальное¸ рабочее, придерживаться регламента и процедуры никто не собирался, – открытый бунт, даже при жёстком подавлении, даст повод и желание нашим соседям попробовать устроить подобные бунты в других городах царства, в нужное для них время. Да и у себя в странах они захотят попробовать наших людей на крепость. Нет, я считаю, что до открытого восстания доводить нельзя.