после чего их выгоняют пришлые соперники. По выражению Крэйга Пэкера, одного из ведущих специалистов по львам в мире, «самки — это ядро. Сердце и душа прайда. Самцы приходят и уходят»[11].

Сравнивая нас с другими видами, популярные средства массовой информации используют то, что лежит на поверхности. При этом истинная картина может достаточно сильно отличаться. Она, как правило, отражает значительные различия между полами, но не обязательно те, которые мы ожидаем. Кроме того, многие приматы обладают тем, что я называю «потенциалом», то есть способностями, которые они редко выражают и которые скрыты от посторонних глаз. Хорошим примером может служить женское лидерство — как то, что я описываю в своей предыдущей книге «Последнее объятие Мамы» (Mama's Last Hug){1}, посвященной занимавшей это положение на протяжении многих лет альфа-самке в зоопарке Бюргерса. Мама находилась в самом центре общественной жизни, несмотря на то что по результатам драк она занимала более низкое место по сравнению с наиболее влиятельными самцами. Старейший самец также занимал позицию ниже самых высокопоставленных мужских особей, хотя и оставался не менее центральной фигурой. Чтобы понять, как две стареющие человекообразные обезьяны совместно правили большой колонией шимпанзе, необходимо видеть дальше физического доминирования и понимать, кто принимает принципиальные общественные решения. Необходимо различать политическую власть и доминирование. В наших сообществах никто не путает власть с мускульной силой, и это так же верно для других сообществ приматов[12].

Еще один потенциал — это способность мужских особей приматов к заботе. Мы можем наблюдать это качество после смерти матери, когда осиротевший детеныш внезапно начинает скулить в поисках внимания. Известны случаи, когда в дикой природе взрослые самцы шимпанзе усыновляли малыша и окружали его любовью и заботой, иногда в течение нескольких лет. Самец замедлит движение в пути, чтобы усыновленный детеныш не отстал, станет разыскивать его, если тот потеряется, и будет защищать его не хуже любой матери. Поскольку ученые склонны придавать большее значение типичному поведению, мы редко обращаем внимание на подобные качества. Тем не менее они связаны с гендерными ролями у людей, так как мы живем в постоянно меняющемся обществе, которое испытывает пределы возможностей нашего биологического вида. Следовательно, у нас есть все причины для того, чтобы извлечь уроки через сравнения с другими приматами[13].

Даже те, кто относится с подозрением к эволюционным объяснениям и считает, что аналогичные правила к нам неприменимы, вынуждены признать одну базовую истину о естественном отборе. Ни один человек, живущий на земле, никогда не оказался бы там, где он есть, если бы не его предки, которым удалось выжить и оставить потомство. Все наши прародители производили на свет потомство и успешно его воспитывали либо помогли в этом другим. Не существует исключений из этого правила, поскольку те, кто не справился с этой задачей, не являются предками кого бы то ни было.

Их гены отсутствуют в генофонде.

Современное общество готово к изменениям в гендерных различиях во власти и привилегиях. Тем не менее в одиночку женщинам не справиться с этой задачей. Гендерные роли настолько тесно переплетены, что и мужчинам, и женщинам придется меняться одновременно. Некоторые из этих корректировок уже идут полным ходом. Я вижу, что молодое поколение живет иначе, чем мои сверстники: в частности, мужчины больше берут на себя родительских обязанностей, а женщины начинают вторгаться в профессии, в которых традиционно доминировали мужчины. В дальнейшем и мужчины должны будут осваивать новые области деятельности. Вот почему у меня вызывают негодование некоторые обобщения, например попытки обвинить мужчин во всех бедах нашего мира. Приклеивать ярлык «токсичности» определенным проявлениям мужественности — это не то, чем должен заниматься феминизм в моем представлении. Зачем стигматизировать целый гендер? Я согласен с американской актрисой Мерил Стрип, которая также сочла это излишним: «Мы причиняем боль мальчикам, называя что-то токсичной маскулинностью. Женщины тоже могут быть чертовски токсичными… Проблема в токсичности людей вообще»[14].

Проследить истоки большинства гендерных различий в повседневной жизни почти невозможно. В конце концов, наша культура постоянно оказывает давление как на мужчин, так и на женщин. От каждого требуется приспосабливаться и подчиняться правилам маскулинности и фемининности. Создаем ли мы таким образом гендер, и заменил ли гендер биологический пол? Впрочем, исчерпывающего ответа здесь быть не может. У других приматов не существует нашей гендерной нормы, и все же их поведение похоже на наше, а наше — на их. Хотя поступки обезьян также могут регулироваться нормами общественного поведения, эти нормы проистекают из их культуры, а не из нашей. Сходство между нашим поведением и поведением обезьян скорее намекает на единую биологическую базу.

Другие приматы демонстрируют нам наше собственное отражение в зеркале, которое позволяет увидеть гендер по-новому. Впрочем, они — не мы, и таким образом нам предлагается сравнение, а не пример для подражания. Я добавляю это уточнение, поскольку многие факты, о которых идет речь, иногда расцениваются как норма, хотя они ею не являются. Люди с трудом воспринимают описания других приматов, не применяя их к себе. Они хвалят приматов за поступки, которые одобряют, и расстраиваются, если те делают что-то, что людям видеть неприятно. Так как я изучаю два вида человекообразных обезьян с принципиально разными взаимоотношениями между полами, я часто сталкиваюсь с подобными реакциями. Иногда люди реагируют так, словно я одобряю то, что описываю. Когда я обсуждаю шимпанзе, им кажется, что я сторонник мужской власти и жестокости. Словно я думаю, что было бы здорово, если бы люди вели себя подобным образом! А когда я выставляю на обозрение общественную жизнь бонобо, мои слушатели уверены, что я наслаждаюсь эротизмом и женским контролем. На самом деле мне нравятся и бонобо, и шимпанзе. Я нахожу их занимательными в равной степени. Они раскрывают разные черты нас самих. В людях есть частичка от каждого из этих видов человекообразных обезьян, и вдобавок у нас было несколько миллионов лет эволюции, чтобы обзавестись собственными уникальными свойствами.

В качестве примера того, как мои исследования расстраивали людей, позвольте рассказать вам о лекции в зоопарке Бюргерса, посвященной шимпанзе, за которыми я там наблюдал. Мне приходилось выступать перед самыми разными аудиториями — от гильдии пекарей и полицейской академии до школьных учителей и детей. Мои истории нравились всем, пока однажды я не столкнулся с группой женщин-юристов. Они были определенно не рады моим рассуждениям и даже назвали меня «сексистом» — в последнее время это стало общепринятым обвинением. Но как они могли прийти к такому выводу, если учесть, что