Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он не был моим мужем. — Поскольку на постели его больше не было, простыня свалилась бесформенной тряпкой. — Почему ты не изменился? Когда остальные изменили свои гены?
— Я тогда ещё не родился.
— Ты наверняка слышал некие предания.
— Мы не хотели. Мы — люди.
— Все хотели. Ваша старая порода истощила планету; даже с гораздо лучшей технологией мы по-прежнему испытываем нехватку энергии и сырья из-за того, что вы наделали.
— Прежде еды не хватало, — сказал он, — но когда столь многие изменились, её стало гораздо больше. Так зачем изменяться остальным?
Прошло долгое время, прежде чем она ответила, и он понял, что её тело коченеет. Это было плохо, поскольку плоть сохранит сладость, лишь пока она живёт в нём; когда жизнь уйдёт, потребуется поскорее разделать тело, прежде чем содержимое нижней части кишечника испортит всё остальное.
— Странная эволюция, — произнесла она наконец. — Человек стал пищей для людей.
— Я не понимаю второго слова. Говори так, чтобы я знал, о чём ты говоришь. — Чтобы подчеркнуть свою мысль, он пнул её в грудь, свалив навзничь; услышал, как треснуло ребро…
Она не ответила, и он улёгся на кровать. Его мать рассказывала ему, что в городе было место встреч, куда порой, особыми ночами, собирались люди, — но он забыл (если вообще когда-то знал), что это были за ночи.
— Это даже не метаязык, — подала голос мёртвая женщина, — лишь детский лепет.
— Заткнись.
Через мгновение он объявил:
— Я выйду прогуляться. Если сможешь заставить своё тело подняться, и выйти отсюда, и спуститься на первый этаж, и найти выход наружу, тогда ты, может, сумеешь рассказать кому-нибудь обо мне и добиться того, чтобы, когда я вернусь, меня поджидала полиция.
Он вышел и закрыл дверь, а затем терпеливо ждал снаружи в течение пяти минут.
Когда он снова открыл дверь, труп стоял, опираясь руками о стол, её содрогания опрокидывали металлические фигурки раскрашенных циркачей, которые были у него с самого детства: девочка-акробатка, клоун с обручем и дрессированная свинья. Одна из ног трупа не могла выпрямиться.
— Послушай, — вздохнул он. — У тебя не получится. Я сказал тебе всё это, так как знал, что ты сама подумаешь об этом. Все постоянно так делают, и никогда у них не получается. Самое дальнее, куда у меня кто-либо доходил — это за дверь и к верхней лестнице. Она свалилась по ступеням и я нашёл её внизу, когда вернулся. Ты мертва. Спи.
Слепые глаза повернулись к нему, когда он заговорил, но теперь они уже не смотрели на него. Лицо, некогда прекрасное, окончательно стало лицом трупа. Пока он смотрел на неё, сведённая судорогой нога поползла по направлению к полу, замерла, вновь начала ползти вниз. Вздохнув, он поднял мёртвую женщину, посадил её на прежнее место в углу, и спустился по скрипучим ступеням, чтобы найти черноволосую девочку.
* * *
— За ней тут немало пришло, — говорил её отец, — с тех пор, как мы пришли в город. Немало. — Он сидел в задней части автобуса, на последнем сиденье, идущем поперёк кузова подобно дивану. — Но ты первый, кто нашёл нас здесь. Остальные, они слышут о ней и оставляют знак на собрании.
Пол хотел спросить, где оставляют такие знаки, но промолчал.
— Ты знаешь, что народу вообще осталось не слишком много, — продолжал её отец. — А среди них — не слишком много женщин. И чертовски мало — молодых девушек вроде моей Джейни. Был тут у меня недели две назад один малый, что хотел её — так он сказал, что у него два года не было настоящей женщины; ну, а мне не понравилось то, как он сказал настоящей, так что я спросил, что он делал, а он ответил, что порой дурачился с добычей прежде, чем те остынут. Ты ведь так никогда не делал, а?
Пол заверил, что нет.
— Как ты вообще нашёл эту свалку?
— Просто оглядел.
Он обыскивал местность постоянно расширяющимися кругами, начав с аллеи, где встретил девочку и её отца. В районе свалки стояла вонь запёкшейся крови, несмотря на то, что у них имелся один из холодных ящиков господ, чтобы хранить в нём несвежую добычу (как это делал он сам). Сама свалка располагалась за высокой оградой, ближе к парку, чем он считал возможным.
— Когда мы пришли, был тут один малый, жил здесь. Приятный малый, немец. Звали его Кёртен — что-то вроде этого. Моя Джейни ему сразу приглянулась. Ну, я был не шибко рад заполучить в семью иностранца, но он нас приютил и позволил поселиться в том здоровом универсале. Сказал мне, что хочет жениться на Джейни, но я ответил нет, она слишком молода. Подожди годик, грю, и бери её с моим благословением. Ей тогда едва четырнадцать стукнуло. Ну, однажды ночью этот малый, немец, отправился наружу и, полагаю, они его сцапали, поскоку обратно он так и не вернулся. Мы тогда переехали сюда, в этт самый автобус: тут места больше.
Он вытянул руку с искривлёнными пальцами и погрузил её в полночно-чёрные волосы дочери, сидевшей у его ног. Она подняла на него взгляд и улыбнулась.
— Красивое у неё личико, верно? — спросил он.
Пол кивнул.
— Малость худощава, ты хотел сказать. Ну, так и есть. Я делаю всё, что могу, чтоб обеспечить нас, но я боюся, и я не стыжусь эт признать.
— Дома-призраки, — произнёс Пол.
— Что это?
— Это я так их всегда называл. С другими людьми мне нечасто доводится поговорить.
— Там, где двери закрываются — запирают тя внутри.
— Да.
— Эт не призраки — ток не думай, что я один из тех дурней, что не верят в них. Я-т не настока туп. Но эт не призраки. Разве не понимаешь — они всегда ищут людей, которых считают неправильными. То есть нас. Эт электричество делает. Ты когда-нить так попадался?
Пол кивнул. Он глядел на нежную выпуклость, которую образовали
