Дом стал для меня почти родным, так похожим на жилища в моем селенье.

Мать говорила: хорошей хозяйке некогда бездельничать. И я всецело следовала её завету. Курх, возвращаясь домой, находил меня за вышивкой, штопкой или скручиванием пряжи для вязания. Я откладывала своё занятие, доставала томившиеся в печи горшки и приглашала мужа разделить со мной стол.

Курх сдержанно хвалил угощение, благодарил за возню с его старыми рубахами. Он был неизменно вежлив и почтителен, как и следовало привечать добрую хозяйку — но и только. Он не говорил ни слова о том, что духи, быть может, вовсе не нуждаются в горячих кушаньях или добротной рубахе для защиты от холода и ветров. Он вообще не говорил ни одного лишнего слова, но в его отстраненном взгляде без труда читалась вся тщета моих усилий. Я запрещала себе думать об этом — лишь улыбалась, глядя, как он ложку за ложкой ест рыбную похлебку.

Курх часто и подолгу отсутствовал. Возвращаясь, он привозил то подстреленных животных, то горсть диких ягод, еще подернутых инеем.

Я могла лишь гадать, где он находил свою добычу — нигде в окрестностях дома, на небольшом поле и опушке леса я не встречала никого, кроме мелких грызунов и пары птиц. Может, в другой части верхнего мира были свои животные, а может дух-Ворон спускался в серединный мир к побережью и охотился в предгорьях. Мне хотелось бы верить в последнее. Это означало бы, что наши старания не напрасны.

И лишь однажды за мой до предела насыщенный хлопотами день я чувствовала, как подбираются к горлу слёзы, и сердце стискивает ледяная хватка. Как тоска, от которой я так старательно убегала, кружась по двору и дому, настигает меня, сжимая в своих объятиях. Только здесь, лёжа на кровати в ожидании мужа, я ощущала себя беспомощным бельком, оторванным от семьи и рода, привычной жизни, и брошенным на заснеженную льдину безо всякой возможности вновь оказаться в морской глубине. Я дрожала, мне остро не хватало тепла. А Зимний дух не хотел или не мог меня согреть.

Он приходил почти каждую ночь. Я уже привычно ждала его, закатав до пояса рубашку. Безо всяких усилий удерживая надо мной свой вес, Курх рукой готовил себя к соитию и мягко входил в меня. Я чувствовала движения его плоти внутри, и кожа покрывалась мурашками от контраста между его холодом и моим теплом.

Он старался как можно меньше касаться меня, а на любые попытки дотронуться до него отвечал коротким покачиванием головы, и я одергивала руку. В полумраке комнаты невозможно было разобрать, куда направлен его взгляд, но сама я всегда смотрела только на него. И точно знала: он видит, что я смотрю.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь за маской отстраненного безразличия разглядеть причину такого отношения ко мне. Иначе, иначе я воображала себе будущую замужнюю жизнь! Я держалась скромно и почтительно, не перечила, не просила сверх необходимого. Неужели я не заслужила хоть толику любви, хоть каплю ласки? Что во мне не так?

И снова, каждый раз, по кругу пойманными птицами метались мои мысли, пока муж вбивал свою плоть в мое лоно и изливался живительным семенем. И я не выдержала. Он уже почти встал с кровати, когда я отчаянным рывком метнулась к нему, вцепившись замерзшими пальцами в запястье. Я почувствовала, как он вздрогнул всем телом.

— Пожалуйста, останься, не уходи, — жарко и сбивчиво зашептала я, с мольбой глядя на мужа. — Не оставляй меня, мне так одиноко в этом огромном доме, здесь никого, кроме тебя, но и ты никогда не со мной, даже когда рядом, пожалуйста, не бросай меня, я так больше не могу!

Мой голос сорвался, горло сжало болезненным спазмом подбирающихся слез. Мать запрещала показывать мужчине женскую слабость, но сейчас мне было все равно. Я готова была сделать что угодно, лишь бы он снова не скрылся сейчас за дверью.

Несколько долгих мгновений он смотрел на меня. И затем медленно, по одному разжал мои пальцы, заставляя отпустить его запястье.

— Не надо, — голос его был хриплым и тихим.

Отчаяние накрыло меня штормовой волной, и не было возможности выплыть, выбраться и сделать хоть один глоток воздуха. Я захлебывалась слезами, свернувшись в клубок на постели, а за окном, вторя мне, выл ветер и колотил по крыше ледяной дождь. Я не помню, как уснула, не помню ничего из той горькой ночи. Когда я вновь пришла в себя, было уже раннее утро.

Я сонно огляделась и замерла от испуга и удивления, вцепившись в рубашку напротив бешено колотящегося сердца.

У изножья кровати беспокойно дремал Курх.

*

После той памятной ночи что-то будто изменилось между нами. Он все так же не желал спать со мной в одной постели, но больше не старался выскользнуть из дома сразу после соития. Я чувствовала, что любой разговор на тему нашей близости может разрушить тот хрупкий ледяной мостик, что я попыталась перекинуть между нами. Поэтому, недолго думая, я застелила шкурами длинную широкую лавку у окна, где иногда сидела с вышиванием. Не предлагала и не упрашивала, но Курх заметил перемены в обстановке комнаты и по моему взгляду понял все без слов. И уже следующим утром я обнаружила его не на крыльце или у кровати, а мирно спящим на новом ложе.

Я бы с радостью уступила ему кровать как хозяину дома. И с куда большей радостью предпочла бы делить ее с ним. Но пока было довольно и этого. Присутствие Курха в доме, пусть и незримое, успокаивало меня, и я не чувствовала себя настолько одинокой, как раньше.

Наверное, все это придало мне решимости зайти еще дальше.

Моя дневная жизнь ограничивалась домом и двором. Владения Курха были велики, но, куда ни пойди, заснеженные поля и рощи быстро начинали погружаться в густой серый туман. Близкие звезды ясно давали понять, что я пребываю в верхнем мире, и я, стыдно признаться, опасалась углубляться в туман, полагая, что упаду на землю как с края облака. Думаю, Курх посмеялся бы надо мной, расскажи я ему об этих своих страхах.

Но все равно, мне безумно хотелось побывать там, за границей тумана. Вновь увидеть мой, серединный мир, родные заснеженные просторы, острые пики гор и темную гладь беспокойного моря.

— Я умею управлять упряжкой. Под парусом ходить обучена. А стрельбе из лука меня отец учил, — говорила я, пытаясь убедить Курха, что могу быть ему полезной. Он лишь качал головой, не говоря ни слова. И я улыбалась, словно бы соглашаясь с его невысказанным ответом: действительно, глупенькая девчонка, которой не место рядом с бессмертным духом во время его дел в серединном и верхнем мире. А самой выть хотелось от разочарования и обиды. Но я не сдавалась.

И вот, одним солнечным утром он разбудил меня раньше обычного и сказал, глядя в сторону, чтобы не смущать меня, лежащую в одной нижней рубашке:

— Собирайся. Сегодня поедем вместе.

Я ликовала! Быстро, пока муж не передумал, оделась и заплела косу, выскочила во двор. Оленья упряжка уже ждала нас.

Какое же упоение — мчаться среди густой туманной мглы и затем вдруг в одно мгновение вылететь посереди заснеженной равнины. Полозья заскрипели по снегу, ветер засвистел, бросая в лицо мелкие снежинки. Я не знала, где мы оказались, но нутром чувствовала: я дома. Снова в мире людей.