с камергером в „Юрнале“, — присылал королевское величество своего подкормного господина Бертона с поздравлением счастливым приездом, благодарствовать за показанную любовь и за приезд в англинскую землю, объявляя всякую королевскую услугу и желая ведать, когда изволит его царское величество видеться с королевским величеством. И за то поздравление благодарствовал и говорил, что он с королевским величеством видеться готов, когда королевскому величеству угодно будет; говорил англинским языком, а переводил те речи по-галански вице-адмирал Мичель; желал, чтоб кого-нибудь приставить ближнего человека, который бы мог всегда доносить его желание королевскому величеству, а и лучше того и вице-адмирала, потому что он галанскому языку доволен. И тот подкоморный человек королевского величества донесть хотел и, поклонясь, и пошел»[20].

В день приезда Петр написал несколько писем в Москву и Амстердам. Из сохранившегося письма в Москву к Виниусу видно, что даже и новые впечатления, испытанные при въезде в Лондон, все же не могли заслонить собой мысли о тех предметах и даже мелочах, о которых он вел переписку с этим корреспондентом. «Min Her Vinius, — пишет ему царь. — Письмо твое, декабря в 10 д. 1697 писанное, мне дошло прошлой пятницы с прочими (на которые отповедь я писал из Амстердама, только за скорою поездкою подлинной отповеди не успел отписать, а иные и не прочел), на которое ответствую, что о железных мастерах многажды говорил Витцену; только он от меня отходил московским часом. А ведомости золотых разных земель, уведомяся, пришлю. Росписку, которую ты прислал к Федору Плещееву, забыли у него, только по нее писал[21], и как получу, отповедь учиню. Пожалуй, поклонись всем знаемым по достоинству. А мы под правлением господина виз-адмирала Мецеля сюды приехали в добром здоровьи сегодня по утру, и как при отъезде, так и при приезде, для отшествия почты, пространнее писать не успел. Piter. Из Лондона, генваря в 11 д. 1698». Действительно, Петр писал в день приезда о забытой расписке Ф. Ф. Плещееву в Амстердам; писал также Лефорту и Ф. А. Головину[22].

III. Первые дни пребывания в Лондоне. Лондон в конце XVII в

О прибывшем московском царе в Лондоне пошли разговоры. Начал их сам король. «Сегодня утром, — доносил депешей от 11/21 января в Вену цесарский резидент Гофман, — прибыл сюда московский царь, о привычках и поведении которого я слышал сегодня, рассказывал король, что он, царь (во время переезда в Англию), не пожелал воспользоваться яхтой, а поместился на одном из военных кораблей, что всю дорогу он разговаривал с контр-адмиралом, который его сопровождал, о мореплавании и желал знать об этом до последних мелочей; что он одет был в костюм голландского матроса, а при входе в Темзу надел здешнее платье и парик; что он лазил на верхушку мачты и приглашал влезть туда же за собой адмирала, но тот отказался, сославшись на свою полноту; что, вместо того чтобы перейти в одну из посланных ему навстречу в Грэвзенд королевских лодок, он, чтобы не быть узнанным, поместился на барке, предназначенной для перевоза багажа, и, таким образом, не будучи никем замечен, достиг своего жилища, расположенного на берегу Темзы; что с ним находятся 27 человек, а послов он оставил в Голландии. К этим подробностям о его прибытии сюда король прибавил, что это — государь, который забавляется только кораблями и мореплаванием и совершенно равнодушен к красотам природы, великолепнейшим зданиям и садам и что он говорит и понимает по-голландски лишь о том, что касается мореходства. Как прибыл он сюда инкогнито без всякой церемонии и приема, то и поместился со своей свитой в трех маленьких соседних домах, так что слишком любопытная толпа не будет знать, на какой из домов устремить глаза, чтобы его увидеть»[23].

В толпе было возбуждено сильное любопытство; лондонская чернь сбегалась смотреть на царя. «Его величественная фигура, — пишет Маколей, — его лоб, показывавший ум, его проницательные черные глаза, его татарский нос и рот, его приветливая улыбка, выражение страсти и ненависти тирана-дикаря в его взгляде, когда он хмурил брови, и в особенности странные нервические конвульсии, по временам обращавшие на несколько секунд его лицо в предмет, на который нельзя было смотреть без ужаса, громадное количество мяса, которое он пожирал, пинты водки, которые он выпивал и которая, по рассказам, была заботливо приготовлена его собственными руками, шут, юливший у его ног, обезьяна, гримасничавшая у спинки его стула, — все это было несколько недель любимым предметом разговоров. А он между тем избегал толпы с гордой застенчивостью, разжигавшей любопытство»[24].

12 января, на следующий день по приезде, вице-адмирал Митчель явился к царю с объявлением, что его желание королем исполнено и ему, Митчелю, поручено состоять при его царском величестве, оказывать ему всякую услугу и доносить королю обо всех его желаниях. 14 января адмирал предупредил Петра о предстоящем визите короля, который и посетил царя вскоре затем в этот же день запросто в сопровождении лишь небольшой свиты. «Вильгельм, — говорит, описывая этот визит, Маколей, — благоразумно сообразовался с капризами своего высокого гостя и пробрался на его квартиру так тихо, что никто из соседей не узнал его величества в сухощавом джентльмене, вышедшем из небогатой кареты у царского подъезда»[25]. «Приходил вице-адмирал, — читаем под 14 января в „Юрнале“, — говорил… что хотел быть королевское величество. И после того был у нас король и был с полчаса; а с ним были 4 человека, ближние люди». 15 января у царя был с визитом принц Георг Датский, брат датского короля Христиана V, муж принцессы, наследницы английского престола, будущей королевы Анны. «Был у нас датский принц», — лаконично отмечено в «Юрнале»[26]. Подробности об этих двух визитах сообщал своему двору в депеше от 18/28 января цесарский резидент Гофман. «В прошлую пятницу, — пишет он, — король перед тем, как отправиться в парламент, совершенно инкогнито сделал визит царю в карете графа Ромни и в сопровождении только этого графа, Альбермаля и одного гвардейского капитана и застал его неодетым, в одном только жилете. Датский принц сделал также визит, причем это свидание происходило стоя. Царь еще не отдал ответных визитов. Его образ жизни совершенно необыкновенный. Он спит вместе с так называемым князем Александром (Имеретинским), с одним медиком и еще с тремя или четырьмя лицами в одной небольшой комнате, отчего, когда король вошел к нему в комнату, надо было, несмотря на сильный холод, открыть окно, чтобы избавиться от испорченного воздуха»[27]. В Лондоне тогда рассказывали, что во время визита