— Каковы же достоинства Николаса?

Она с минуту обдумывала вопрос Дерека, а когда заговорила, глаза у нее увлажнились.

— У него очаровательная улыбка и бесконечные запасы любви.

У Дерека сжалось сердце.

— Он унаследовал эти качества от своей матери?

Она моргнула, сжала губы, и лицо ее приняло прежнее бесстрастное выражение.

— Возможно.

— Но сейчас вы улыбаетесь не так часто, как прежде?

— Верно.

— Можете рассказать, почему?

Сабрина глубоко вздохнула и отрицательно покачала головой:

— Есть вещи, о которых не рассказывают.

— Мне всегда казалось, что кое-чем лучше поделиться, нежели хранить в себе.

Опустив голову, она потерлась щекой о гладкий лобик ребенка. Молчание стало затягиваться. Дерек уже было подумал, что ему сию минуту укажут на дверь, но тут женщина заговорила снова:

— У всех есть проблемы. В мире полным-полно всякого несчастья и одиноких сердец. Некоторые люди находят утешение в том, что делятся своими горестями. — Сабрина помолчала, а потом, понизив голос, добавила: — А некоторые пытаются справиться со своими заботами сами.

— Вам так больше нравится?

— Мне просто ничего другого не остается.

— Но почему? Если мне удастся пролить свет на источник ваших проблем и печалей, быть может, вам станет от этого легче?

— Сомневаюсь, — пробормотала она, впервые хотя бы отчасти признавая тяжесть своего положения. — Медицина — наука несовершенная, а врачи — не волшебники. И сколько бы мы с вами ни высвечивали мою проблему, дефект мозга — есть дефект мозга, и ни медикаменты, ни слова его не излечат.

— Пусть так, но общение с другими людьми поможет вам справиться с вашей бедой.

В ее глазах блеснуло любопытство.

— Так вот, значит, каким образом вы врачуете людскую боль?

— Скажем так: это один из возможных путей.

— Неужели вам и вправду доводилось помогать людям?

— Я тешу себя этой мыслью. Бывает, мы, репортеры, так разворошим иную проблему, что властям просто ничего не остается, как обратить на нее самое пристальное внимание.

По губам Сабрины скользнула слабая улыбка, что несказанно удивило Дерека. Уж она-то имела полное право цинично относиться ко всему на свете, но, как это ни странно, ни обозленной, ни циничной она не была. Доброжелательность — вот то самое слово, каким можно было охарактеризовать ее отношение к миру. Эта мысль пришла в голову Дереку уже во второй раз, окончательно утвердилась в его сознании и затронула его сердце.

Некоторое время они молчали, потом Сабрина спросила:

— А вы знаете, что я пишу?

— Я знаю только, что вы родились в писательской семье.

Ее губы снова дрогнули в улыбке.

— Вы хорошо информированы.

Усмешка на мгновение придала ей беззаботный вид, и это еще больше украсило ее. Черты ее лица смягчились, крохотные морщинки в уголках рта разгладились, а сковывавшее ее напряжение исчезло.

— Вы тоже пишете романы в стиле «вестерн», как и ваш отец? — осведомился Дерек.

Она покачала головой.

— Ни вестернов, ни научно-фантастических романов, на которых специализируется моя мать. И романов ужасов, как мой брат, я тоже не пишу. Я вообще белая ворона в семье. Мое поле деятельности статьи и очерки, короче говоря, публицистика. Я писала для журналов. Но лучшую мою вещь я так и не опубликовала, хотя очень ею гордилась.

— И что же это за вещь? — поинтересовался Дерек.

Она молчала некоторое время и только пристально смотрела ему в глаза.

— Это была статья о жене одного крупного бизнесмена, которого обвинили в изнасиловании и убийстве любовницы. В этой истории меня более всего интересовали чувства жены. Когда статья была закончена и я собиралась передать ее редактору, у меня вдруг появилось ощущение, что я не имею права это публиковать. Бедная женщина и без того достаточно настрадалась. Ее репутация и репутация ее детей были выпачканы в грязи, и я полагаю, им меньше всего хотелось, чтобы кто-то принялся рассуждать об их несчастье со страниц журнала. Они желали одного: покоя и безвестности, чтобы получить возможность начать жизнь сначала.

— Но, быть может, ваша статья могла оправдать эту женщину в глазах общественности? — предположил Дерек.

— Возможно. Но я не могла скрыть того обстоятельства, что она была замужем за психически больным человеком, ни — тем более — отрицать тот очевидный факт, что ее дети были плотью от плоти этого безумца.

— Вы могли бы внушить читателям, что эти люди пострадали безвинно.

— Могла бы.

— Думаю, многие нашли бы эту историю занимательной и даже поучительной.

— Но стоила ли игра свеч? Эти люди купили новый дом и переехали в другой штат. Неужели я должна была ради интересов так называемой общественности вновь публично перетряхивать грязное белье этой семьи?

Дерек сунул руки в карманы брюк и некоторое время разглядывал мраморные плиты у себя под ногами. Они имитировали травяной покров и были изумрудно-зеленого цвета. На их блестящей поверхности обнаженные ноги Сабрины выглядели особенно нежными и изящными. Казалось, коснись Дерек этой сахарной ступни шершавой подошвой своего ботинка, как она мигом покроется ссадинами и кровоподтеками.

Продолжая развивать эту тему дальше, Дерек пришел к неутешительному для себя выводу, что по сравнению с Сабриной он груб и неотесан. Странное дело, когда он общался с другими женщинами, подобные мысли никогда не приходили ему в голову. С другой стороны, женщины, с которыми он прежде общался, не обладали хрупкостью и белизной старинного фарфора. Сабрина Стоун при всей своей внутренней силе была на удивление хрупким и нежным существом. Эта мысль засела у него в подсознании и почему-то волновала его.

— Надеюсь, вы не думаете, что я пытаюсь нажить на вашем несчастье капитал?

— Почему ко мне пришли именно вы? — вопросом на вопрос ответила Сабрина. В ее словах было больше любопытства, чем вызова. — Я всегда думала, что те, кто появляется вечером перед телекамерами, редко утруждают себя сбором материала.

— Думаете, ведущие программ на такое не способны?

— Нет. Просто они слишком заняты.

Дерек покачал головой.

— Я берусь за сюжет, если тема интересует меня лично. Конечно, у меня есть люди, которые занимаются технической работой, но интервью я всегда беру сам. Во всяком случае, у людей, которых я делаю главными героями передачи.

— Я отказываюсь быть главной героиней этого сюжета.

— Повторяю, делать из вашей драмы шоу в мои намерения не входит.