Девочка постучала пятками по ножкам стула, дождалась, когда кроссовки доиграют китайскую мелодию, и спросила:

– Мама, а когда мы пойдем?

Доктор на глиняных ногах вернулся к столу, дрожащими руками навернул на щеку зеркало, включил лампу и, сверившись с именем на карточке, сказал самым своим ласковым голосом:

– Вот какая Лидочка хорошая девочка! Давай-ка еще раз твои замечательные ушки посмотрим.

* * *

Ребенка положили на обследование.

Консилиумы следовали один за другим. Доктора с увлечением требовали у девочки расшифровывать все новые и новые звуки.

Лида пыталась залезть под больничную кровать, но ее крепко держали, и она обреченно докладывала: тетя за ширмой штопает иглой носок, дядя в коридоре наливает в чашку лимонад.

Врачи возбужденно гомонили.

Лида слышала слова «слуховой анализатор», «абсолютный порог», «басовый», «дискантовый», «фонема», «костная проводимость».

Вскоре она возненавидела «таблицы Воячека» – когда они извлекались на свет, девочке в сотый раз приходилось повторять «мочка-бочка-точка-кочка»; закрывала уши, заслышав «трещотка Барани», и отбивалась от камертона, который ей снова и снова прикладывали ко лбу и уху.

– Вы, говорит, дядя, суп-то с пшеном ели! – с ликованием сообщал Борис Аркадьевич вновь прибывшим коллегам.

– Как же ты узнала: пшено? – допытывались доктора и снова цепляли к Лидиным ушам вибратор электрического аудиометра: предыдущие графики почему-то врали: ну не могло человеческое ухо воспринимать колебания в ультразвуковом диапазоне!

Лида хмурилась и сжимала губы: взрослые, а не понимают – пшено говорит совсем не так, как рис или перловка. У геркулеса, который бабушка варила особенно часто, голос белесый, у манки – шелковистый, пшено звучит мелко, а гречка – плотно, гладко.

– Могу вас обрадовать! – сообщил Лидиным родителям главный отоларинголог областного управления здравоохранения, вырвавшийся в райцентр на санитарном вертолете.

Мама и папа расцвели: наконец-то поставлен диагноз и решено, какими таблетками лечить дочку!

– Специалисты нашего управления добились для больной направления в Москву, в научно-исследовательский институт педиатрии! Можете собираться!

– Позвольте! – взвился папа. – А вы здесь чем целый месяц занимались?

– Не надо повышать голос, – обиделся главный. – Вашему ребенку была назначена общеукрепляющая терапия. – Он сверился с историей болезни. – Вот, пожалуйста: аскорбинка, фурациллин, парафиновые аппликации.

– Ну что, мать, собирайся в Москву, – вздохнул папа. – Я не смогу, в цехе аврал.

В коридоре больницы, возле ведра с фикусом, Гречининых нагнал Борис Аркадьевич.

– Разрешите, я с вами в Москву? – попросил доктор, приложил руку к вязаному ажурному галстуку продукции вологодской кружевной фабрики «Снежинка» и заверил: – Полностью за свой счет! Бывал я когда-то в НИИ педиатрии на курсах повышения, замечательно провели время: театры, рестораны, ВДНХ! В мавзолее был, поклонился, так сказать, основоположнику советской отоларингологии.

* * *

Москва оглушила Лиду.

Звуки были спутаны в увесистый ком, словно «драгоценности» – брошки, бусы, сережки в бабушкиной шкатулке: Лида с трудом вычленяла простые мелодии из сложной круговерти, неразберихи и какофонии.

Дома все было не так!

Родная вологодская Устюжна звучала простодушно, как ансамбль гармонистов или балалаечников, столица была симфоническим оркестром и, отринув понятных Чайковского и Шопена, выбирала для исполнения исключительно произведения Шнитке.

Вибрировали мостовые, сладко пузырились витрины, покрикивали автобусы, рассыпчато звенели трамваи, пыхтели в крикливом ларьке напудренные пончики, все орали разом, и на Лиду обрушивался густой, налитой шум.

Борис Аркадьевич то и дело подхватывал девочку, тяжеленькую от цигейковой шубки на ватине и вязаных рейтуз, на руки – эскалаторы, перекрестки. Лида крутила головой и, пока добрались до института, перемазалась звуками, как шоколадными конфетами.

Необычную пациентку ждали: в сумрачную комнату с металлоемкими, как сейфы, генераторами и осциллографами набилась плотная толпа врачей, старших научных сотрудников, аспирантов.

Девочке то нахлобучивали наушники, то требовали глядеть на вспышки и светящиеся точки.

– Лидочка, что ты сейчас слышишь? – ласково спрашивали доктора.

– Сверчит, – сообщала девочка, глядя на скачущую точку с мерцающим хвостиком.

– А теперь?

Когда вопрос повторился в десятый раз, Лида высунула из кулачка лукавый пальчик и показала на молодую упругую докторшу в халатике выше колен, с просвечивающим кружевным лифчиком.

– У тетеньки колготки едут, вот что слышу!

– Доча! – укоризненно воскликнула мама.

В задних рядах прыснули; крошечная, похожая на горбатую мышку седенькая врач осуждающе поджала губы; мужчины ухмыльнулись и с интересом обласкали взглядами тугие ноги-ступочки в белых туфлях на каблуках.

Под тональным кремом у докторши расплылись пунцовые пятна.

– У девочки ярко выраженная синестезия, – ледяным тоном сообщила она.

– Господи! – плачущим голосом вскрикнула мама.

– Не волнуйтесь, мамочка, – зловеще сказала доктор. – Угрозы для жизни нет. Просто при возбуждении одного органа чувств, зрения в данном случае, самопроизвольно активизируется слух. Например, больная наблюдала вспышку и при этом слышала легкое жужжание.

Все с жаром заговорили.

– При чем здесь синестезия? Совершенно не тот случай, товарищи! Визуальный осмотр выявил у пациентки разрастание внутренних тканей уха. Ее звуковой анализатор просто больше по объему! – дребезжала снизу старая доктор.

– Разрешите поспорить, коллеги! – с напором выкрикивал молодой ординатор. – Предлагаю обследовать девочке зрение.

– И что это даст? – с сомнением переглянулись доктора.

Но повели-таки Лиду в офтальмологическое отделение.

Результаты осмотра глазного яблока привели специалистов в растерянность. Нервные клетки глаза тоже воспринимают звуковые сигналы и передают их в мозг? Пациентка Лида Гречинина слышит и ушами, и глазами?!

– А так не бывает? – испуганно спросила мама.

– Бывает, – пожала плечами молодая докторша. – У рептилий.

– И что же нам делать? – растерянно спросила мама и смахнула слезу.

– Ну не знаю, попробуйте ромашкой промывать.

– Глаза?

– Ну не уши же! – возмущенно отрезала докторша и посмотрела на часы.

Лиде так и не поставили окончательный диагноз.