— Идем, Мария-Селеста, — позвала мадемуазель, спускаясь на платформу.

Мария-Селеста состроила гримасу в ее сторону и еще раз поцеловала Уну.

— Береги себя, — сказала она. — По-моему, ты прекрасно повеселишься, когда все эти художники будут рисовать твои портреты, — и она спрыгнула на платформу.

Оставшись одна, Уна взяла в руки свою сумочку и теплое пальто, надевать которое не было необходимости, так как было слишком жарко.

Толпа двигалась к выходу, и Уна последовала за всеми, то и дело оглядываясь по сторонам в надежде увидеть отца.

Он был высоким и всегда возвышался над толпой. Он выглядел как типичный англичанин, хотя иногда носил довольно странную и нестандартную одежду, выдававшую в нем художника.

Она почти дошла до края платформы, когда увидела, как из багажного отделения выгружают ее кожаный чемодан с круглой крышкой.

«Пожалуй, надо его забрать», — подумала она и повернулась к стоявшему рядом носильщику.

— Вас кто-нибудь встречает, мадемуазель? — он обращался к ней слегка фамильярно, но, как поняла она, не потому, что был нахалом, а потому что она выглядела так молодо, что незнакомые люди неизменно принимали ее за ребенка.

— Наверное, отец ждет меня у ограды, — ответила она.

Носильщик кивнул и двинулся дальше, а она поспешила за ним.

Однако возле ограды отца не было видно, и, подождав несколько минут, Уна подумала, что ее отец, возможно, забыл, в какой день она приезжает.

Это было так на него похоже.

— Иногда мне кажется, что у твоего отца совсем дырявая голова, — частенько говаривала ее мать со смесью удивления и огорчения в голосе.

Она была права — он вечно приходил на встречи не в то время, вечно забывал, что ему нужно было найти или купить для них в Париже, или же привозил домой совершенно не то, потому что забывал, о чем его просили.

— Боюсь, мой отец про меня забыл, — сказала она носильщику.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, — ответил тот. — Я вам раздобуду извозчика, и он отвезет вас куда пожелаете.

От говорил так по-отечески ласково, что Уна с благодарностью ему улыбнулась.

— Вы очень добры, — отозвалась она, уверенная, что он непременно выберет хорошего извозчика.

Она дала ему подходящую, по ее мнению, сумму на чай. Он горячо поблагодарил ее, но, казалось, очень удивился, когда она дала ему адрес студии на Монмартре.

Как только лошадь сделала первый шаг от вокзала, Уна с наслаждением подумала, что наконец-то она в Париже.

Ей показалось, что с тех пор как она была здесь в прошлый раз, прошло не три года, а целая жизнь, и, тем не менее, все было так знакомо, словно она вернулась домой.

Высокие серые дома с деревянными ставнями по обе стороны улицы, оживленные бульвары, люди, сидящие в уличных кафе за маленькими мраморными столиками, витрины магазинов и прилавки, заваленные яркими разноцветными фруктами, были в точности такими, какими она их запомнила.

Ей казалось, что она чувствует запах кофе, у которого в Италии никогда не было такого аромата.

Теперь лошадь довольно медленно взбиралась на холм, над которым, словно благословляя его с небес, возвышался белый купол Сакре-Кёр — церкви Святого Сердца.

Во время учебы Уна узнала, что после поражения Франции под Седаном один иезуит предложил отдать Францию под покровительство Святого Сердца.

И тогда из каждой церкви возносились молитвы:

— Да будут спасены Рим и Франция во имя Святого Сердца!

На самом деле, воспользовавшись ослабленным положением Франции, Виктор-Эммануэль не упустил возможности взять Рим под свой контроль, и папа объявил себя в Ватикане пленником.

Но мысль построить церковь в Париже сразу же возымела успех. Нашлись миллионы франков, и архиепископ Парижа принял решение воздвигнуть базилику на Монмартре.

— Вот отсюда, — провозгласил прелат, — Святое Сердце будет притягивать к себе всех христиан. На вершине холма мы воздвигнем памятник нашему духовному возрождению.

Сейчас белые каменные стены церкви сияли в лучах солнца такой красотой, что Уна не могла поверить, что Монмартр действительно так порочен, как говорили про него девочки в школе.

Уна не была католичкой, потому что ее отец и мать, англичане, принадлежали к протестантской церкви. Но, живя в монастыре, где почти все остальные ученицы были воспитаны в католической вере, Уна поняла, как важна для католиков их религия, каким ярким цветом она окрашивает их жизнь.

Уна подумала, что, каким бы греховным ни был Монмартр, эта церковь, строительство которой было уже почти завершено, рассеет зло и озарит все вокруг праведным светом.

Дорога, ведущая на Монмартр, была, без сомнения, не менее крута и тяжела, чем путь к небесам. Лошадь все больше замедляла шаг, и Уна видела, что люди здесь отличаются от тех, что встречались ей по пути на улицах и бульварах. Мужчины были в бархатных жилетах и огромных, небрежно повязанных шарфах, а женщины в платьях, напоминавших, скорее, маскарадные костюмы.

Они выглядели странно и в то же время очень интересно, и Уна старалась отгадать, кто же из них прачка, бакалейщик, мальчишка и девчонка на побегушках, а кто — бедный ремесленник. Некоторые мужчины, как показалось Уне, явно были апашами, городскими разбойниками, и она подумала, насколько правдивы были слышанные ею рассказы об их потасовках с применением ножей и пистолетов.

Художники писали этюды на тротуарах или же собирались на площади, где цвели каштаны. Эта сцена была так прелестна, а вся атмосфера была столь радостна, что у Уны от восторга захватило дыхание.

Все оказалось даже более восхитительным, чем она себе представляла, и Уне очень захотелось, чтобы отец позволил ей гулять здесь, а может быть, он даже знаком с кем-нибудь из художников…

Она была так поглощена разглядыванием пейзажа, что остановка экипажа у высокого дома, чрезвычайно нуждавшегося в наружном ремонте, была для нее полной неожиданностью.

Дом имел неухоженный, какой-то заброшенный вид, сразу наполнивший сердце Уны дурными предчувствиями.

— Вот и приехали, мадемуазель! — крикнул кучер ей через плечо.

— Спасибо, — ответила Уна.

Кучер медленно слез со своего места — он был пожилым и весьма толстым мужчиной — и, открыв дверь экипажа, помог ей выйти. Потом он поставил ее сундук на тротуар.

Уна расплатилась с извозчиком, и он спросил ее:

— Может, мадемуазель, внести вам сундук в дом?

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — ответила она.

Впереди него она вошла в открытую дверь и в узком пустом холле, выглядевшем пыльным и грязным, увидела лестницу.

— Вам в какой номер, мадемуазель? — спросил кучер.