— Тяжелый, анафема, — отдуваясь, пожаловался женоподобный возница, — всю дорогу ко мне приставал, сразу видно дурак дураком, даже не понял куда попал.

Они небрежно опустили меня на траву и теперь, отдыхая от натуги, мирно беседовали.

— Где его словили? — поинтересовался тот, которого возница называл Кузьмой.

— На дороге, Пантелей повалил. Ловок он, собака, за два дня, считай, с десяток беглых поймал.

— Этот тоже беглый? Что-то он на крестьянина не похож.

— Кто их разберет, которые беглые, которые просто бродяги, — небрежно ответил рябой возчик.

Когда я услышал разговор и понял, что попал к этим людям случайно, как беглый крестьянин, у меня сразу отлегло от сердца. Отбиться от боярских наймитов было значительно сложнее, чем от доморощенных стражников, водворяющих крепостных крестьян их владельцам. Однако показывать, что ко мне вернулось сознание, все-таки не спешил, продолжал неподвижно лежать на земле.

Дальше мужики повели разговор о своем. Сначала я ничего не понимал, речью они владели плохо, говорили косноязычно и употребляли слишком много слов, не имеющих отношения к делу, так что смысл разговора для непосвященного человека терялся. К тому же мне было не до подслушивания пустопорожней болтовни. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, все в ней ощущалось каким-то зыбким, студенисто-трясущимся и страшно было представить, что когда-то придется вставать, делать усилия, что-то предпринимать.

К счастью меня больше не беспокоили и боль постепенно начала тупеть, становиться не такой резкой, и окружающее начало постепенно приобретать свои исконные формы. Я уже сквозь прикрытые веки смог рассмотреть старую пожухлую траву возле лица, увидел черного с зеленоватым отливом жука, пробиравшегося через частокол стебельков. Жук шевелил длинными усами, перебирал лапками, останавливался, думал о чем-то и вновь бросался на штурм непроходимых джунглей.

— …Много их попусту мрет, — пробились в сознание слова Кузьмы, — зря он так бьет, нужно бы по-другому, эх, грехи наши тяжкие, вот ты Пронька, что бы стал, кабы твоя воля?

— А я что, мое дело маленькое, конечно, не всякий такой, да, — возчик помолчал, потом договорил, — лучше татарам продавать. А этот видно не жилец, гляди, как Пантелей постарался, у него вся башка в крови. Может, что и осталось? Не пропадать добру.

— Толку чуть, Пантелей своего не упустит, и смотреть нечего, — ответил Кузьма.

Разговор можно было перевести следующим образом. Какой-то Пантелей, видимо один из всадников, которых я встретил, разбил мне голову. Теперь мужики советуются, обыскивать меня или нет. Делать им этого не хочется, лень, к тому же они уверены, что все ценное уже забрал тот самый Пантелей.

Я вспомнил, что когда передавал на хранение одному, по моему мнению, приличному парню, похищенную казну заговорщиков, оставил себе на расходы пару пригоршней монет. Скорее всего, их украли те двое, что оглушили меня на дороге. Пока проверить было невозможно, я все еще делал вид, что пребываю в беспамятстве.

— Может его водой окатить? — задумчиво спросил Кузьма.

— Тебе что, больше всех надо! Пусть себе лежит, на все воля Божья.

Переговариваясь, они отошли в сторону, и я на какое-то время остался один. Теперь можно было хотя бы немного осмотреться. Я слегка повернул голову, но трава была так высока, что кроме давешнего жука ничего видно не было. Он уже преодолел около полуметра препятствий и упорно пробивался к какой-то своей неведомой цели. Я, стараясь не делать резких движений, протянул руку вдоль туловища и ощупал потайной карман, в котором были спрятаны деньги. Там осязалось что-то твердое. Появилась надежда, что коварный Пантелей до моей заначки не добрался.

— Отнесите его ко всем, — неожиданно прозвучал надо мной начальственный голос, — пусть бабы его посмотрят, может еще и оживет.

Я опять расслабился. Меня взяли за руки и ноги и куда-то потащили. Спина волочилась по траве, изредка цепляясь за высокие кочки. В голове опять потемнело, но сознание я больше не потерял. Несли меня долго. Впрочем, возможно, это мне только казалось. Наконец движение прекратилось, и я опять оказался на земле.

— Посмотри, что с ним, — сказал командирский голос, которого я еще не слышал, — рану ему промой или еще что.

— Так водицы нет, — тихо, как-то даже виновато, ответила ему женщина, — вся что была, вышла.

— Пьете вы ее что ли! — засмеялся тонкой шутке командир и, судя по всему, ушел.

Теперь между собой говорили явно не палачи, а жертвы.

— Ишь, как его, сердечного! — жалостливо сказал незнакомый женский голос. — Может, у кого сталась водичка?

Послышался мелодичный звон, будто рядом перебирали колокольчики. Я не сразу понял, что он напоминает, а когда догадался, на душе стало еще пакостнее, чем раньше.

— На вот, возьми, — негромко проговорил, теперь уже мужчина, — у меня осталось на донышке.

Я почувствовал возле губ посторонний твердый предмет, сладкую прохладу воды и сделал несколько жадных глотков. Сразу стало легче, и я открыл глаза. Надо мной разом склонилось несколько человек.

— Живой, — удовлетворенно сказал владелец тыквенной бутыли, — пусть еще попьет.

Я попил и попросил помочь сесть. Меня подняли за плечи. Теперь можно было хотя бы увидеть, куда забросила нас судьба. Небольшая группа людей, человек пятнадцать, теснилась на обычном крестьянском подворье. Все мужчины были связаны одной цепью. Несколько человек лежали прямо на земле, остальные сидели. Трое были еще и в колодках. Несколько женщин, с лицами, завязанными до глаз платками, кучкой сидели в стороне от мужчин. Теперь с нашей компанией мне все стало ясно. Заинтересовали сторонние. Возле недалекой избы, ходили какие-то люди и стояли две подводы.

— Вон те, кто такие? — с трудом спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь, и посмотрел в сторону избы.

Меня поняли, за всех ответил владелец бутылки с водой:

— Беглых ловят.

— А вы что все, беглые? — опять спросил я.

Мужик негромко засмеялся.

— Это кто как. А сам-то ты кто будешь, если к нам попал?

— Просто шел по дороге, — не слишком умно, ответил я.

— Вот и мы, кто по лесу гулял, кто в полях, а кто и по дорогам.

Соседи, слышавшие наш разговор, одобрительно закивали головами.

— Вы что, беглые крестьяне? — уточнил я.

— Беглые, не беглые, поди, разберись, — опять ответил доброхот. — Раз попались, значит, беглые. Когда под плети положат, сразу вспомнишь, откуда бежал и зачем.

Ложиться под плети у меня желания не было. Как и становиться безымянной жертвой произвола. Что бы всего этого избежать, нужно было не валяться на земле, а что-то предпринимать, но для этого требовались силы. После нескольких глотков воды, самочувствие немного улучшилось, но не так, чтобы стоило рассчитывать на собственные возможности. Главное, нужно было словчить, чтобы не попасть на цепь и, особенно, в колодки. Это изуверское изобретение могло за несколько дней так вымотать бессонницей, что не останется моральных сил сопротивляться.