В носовых иллюминаторах катера появился шарльер. Его было трудно рассмотреть, хотя нас разделяло менее двадцати лиг. Поле все еще работало, скрывая каменную глыбу. В отличие от предыдущих полей, какие нам случалось видеть, оно было тонким и тусклым, как дымка над поверхностью скалы.

– Меня мучает один вопрос, – сказала Страмбли. – К чему нам это место, если им никогда не интересовался никто, кроме Ракамора. Ты только что сказала, что сокровищ тут нет.

Она упражняла пальцы, сжимая маленькую металлическую штуковину с пружинами.

– Смотря что ты подразумеваешь под сокровищем, – сказала Фура, вытягивая шею, чтобы посмотреть на Страмбли. – По моему разумению, сокровище – это то, что больше всего нужно отдельно взятому разумнику здесь и сейчас. Не важно, сколько ему лет, миллион или месяц, главное – его непосредственная ценность. Все золото Собрания бесполезно для того, кто израсходовал последнюю каплю дыхали. Мы еще не в той лодке. Но что нам действительно очень нужно, так это топливо.

– Рэку это место служило складом с припасами, – объяснила Прозор, оглядывая всех нас, кроме Фуры, то есть оглядывая Страмбли и меня.

Для экспедиции в шарльер собрали минимально необходимый отряд, оставив Сурт и Тиндуфа на борту корабля. Паладин, видимо, тоже был членом экипажа, но никто из нас не имел привычки считать его таковым.

– Топливо для катера. Прекрасный запас. Рэк считал, что корабль нагружать не следует – поменьше брони, поменьше вооружения. Экипаж – толковый, но малочисленный, чтобы не делить трофеи на слишком много долей. Он не хотел таскать с собой полный трюм ракетного топлива, так что «Монетта» всегда несла ровно столько, сколько требовалось для дела, и он знал, что сможет вернуться на Грохотун, когда понадобится дозаправка.

– Значит, мы расходуем драгоценное топливо, – сказала Страмбли, нахмурившись так сильно, что ее перекошенное лицо еще сильнее скривилось, – чтобы добыть побольше топлива.

– Не такая уж сложная идея для твоего серого вещества. – Фура улыбнулась нашей открывательнице ласковой, хоть и раздраженной улыбкой. – Все равно что положить пистоль в банк, чтобы он превратился в два пистоля.

– Я бы попросила не упоминать о банках. – Прозор редко упускала возможность напомнить нам, что потеряла свои сбережения в крахе девяносто девятого года.

– Нужно очень верить в банки, чтобы положить на депозит свой последний пистоль, – пробормотала Страмбли. – А это топливо для нас именно он и есть.

– Вовсе нет, – сказала Фура. – Ты ошибаешься. Но нам действительно нужно больше горючего, и если придется сжечь его, чтобы заграбастать склад Рэка, так тому и быть. – Она обратила сияющее лицо к нам с Прозор. – Кроме того, я бы сказала, что теперь это наш запас, не так ли? Мы последние из команды Рэка, так что вряд ли у какого-нибудь другого разумника есть больше прав на это место, чем у нас.

– Типа того, – сказала я.

– Быстро войдем, – говорила она, уже работая рычагами управления, направляя нас ближе к шарльеру. – Возьмем, сколько нужно, и не больше. То, что имело смысл для Рэка, имеет смысл и для нас. Согласна, Прозор?

– Истина, как она есть, – произнесла Прозор с привычной уклончивостью. Она захлопнула блокнот с описаниями шарльеров и застегнула замысловатые крючки, как будто не рассчитывала его снова открывать до последнего вздоха Старого Солнца. – Допустимая погрешность – как всегда, я правильно поняла?

– Такая же, какую принимал Рэк, – сказала Фура.

– Ну, у Рэка было несколько преимуществ, которых мы лишены. – Прозор намекала (если я хоть как-то научилась понимать то, о чем она не говорила вслух) на тщательно подобранную команду, а не на компанию людей, которых свела судьба, однако остаток своего заявления она тактично не озвучила. – Ладно, пусть будет обычная погрешность. Заканчиваем наряжаться. – Она покосилась на свой хронометр. – Пять минут до исчезновения поля.

С соображениями практичности не поспоришь, и к тому же мы уже надели вакуумное снаряжение, за исключением шлемов и последних соединительных элементов. Мы унаследовали очень славный корабль, полный прекрасного оборудования, но никто бы не догадался об этом по пестрому виду нашего отряда. Скафандры представляли собой мешанину деталей из сплавов коричневого и ржавого цвета, вырезанных и сваренных вместе с осторожностью и вниманием, но без особой заботы о красоте конечного результата. Мы были уродливы и неуклюжи, как человекоподобные фигуры, которых соорудили из содержимого лавки старьевщика. Почему мы не воспользовались какими-нибудь симпатичными скафандрами, оставленными Босой? Потому что среди них не нашлось подходящих для такой работы. Боса не пачкала руки, роясь в шарльерах. Она позволяла другим экипажам заниматься этим в свое удовольствие, а затем нападала на них ради трофеев. От Босы мы унаследовали несколько красивых черных вакуумных скафандров, но они предназначались для абордажа и потрошения других судов, так что оставалось лишь вытащить уцелевшее дрянное снаряжение из остова «Пурпурной королевы», принадлежавшей капитану Труско.

Мы проверили скафандры друг друга, защелкнули шлемы, подтянули лицевые щитки, убедились, что все шланги и уплотнения надежно закреплены, помахали руками и ногами, сделали вид, что приседаем и хлопаем крыльями. Страмбли обошла нас с масленкой, капая в движущиеся части. Я сгибала и разгибала пальцы в перчатке до кровавых мозолей. Мы проверили трещальник – связь между скафандрами; я постукивала пальцем по шлему Прозор, пока ее голос не зазвучал четко. Фура все еще управляла катером, но, продолжая сидеть в кресле, позволила другим суетиться вокруг себя: вытянула предплечье, словно королева, ожидающая, что ей поцелуют руку. В данном случае это была ее правая рука, механическая от предплечья до кончиков пальцев. На здоровой она носила обычную защитную перчатку, а на искусственной – тугую манжету вокруг локтя, не обременяя металлический протез, что позволяло осязать с большой различительной способностью всякие предметы в вакууме. Манжета была неудобной и сложной в настройке, так что Страмбли проверила ее на герметичность.

Прозор снова посмотрела на часы.

– Одна минута, – сказала она на этот раз по трещальнику, и голос звучал одновременно далеко и близко, потому что в катере все еще была атмосфера.

Фура сбросила скорость для последнего захода. Казалось, простирающийся внизу мир покрыт беспокойным морем цвета копоти. Поле волновалось, кое-где становясь непрочным. Сквозь него проступали фрагменты поверхности, покрытые вертикальными скальными образованиями, похожими на зазубренные шипы какого-то броненосного животного.

– Тридцать секунд, – сказала Прозор. – Поддерживай скорость спуска.

– Не похоже, что он готов лопнуть, – опасливо заметила Страмбли.

– Лопнет, – сказала я, понимая, насколько маловероятно, что Прозор ошиблась в своих ауспициях.

Последние пятнадцать-двадцать секунд поле как будто мерцало, и это мерцание ускорялось – мы словно наблюдали за вращением раскрученной монеты, которая движется все быстрей и дрожит, а потом резко останавливается. Это была предсмертная песнь поля, и когда оно исчезло, то исчезло мгновенно, и внизу остался только голый камень, от полюса до полюса покрытый шипами.