— Заткнись, негодяй!

Герцог рассмеялся и проговорил:

— Ты, как всегда, очень изящно выражаешься. Это впечатляет.

Шарлотта насупилась. Она терпеть не могла, когда муж начинал говорить с ней так, как будто она глупее его. Она не раз пыталась отвечать ему в том же духе, но у нее это никогда не получалось. Тяжко вздохнув, Шарлотта проворчала:

— Отодвинься немного.

Его близость ужасно раздражала ее. Конечно, можно было бы закрыть глаза, — но ведь она все равно постоянно ощущала бы жар его тела, ощущала бы его присутствие… А ей понадобилось немало времени, чтобы убедить себя в том, что она больше не испытывает к нему никаких чувств.

Да-да, совершенно никаких! Она, Шарлотта, равнодушна к этому человеку! И в таком случае ей тем более не следует сидеть с ним рядом…

Ах, какой он все-таки негодяй! Негодяй и грубиян к тому же… Неужели он не понимает, что она не желает сидеть с ним рядом? А пересесть на другое сиденье со связанными руками она едва ли сумеет, так как экипаж едет слишком уж быстро…

Тут муж повернул голову и внимательно посмотрел на нее. Шарлотта замерла на мгновение. Глядя в его серые глаза, сейчас наполненные серебристым лунным светом, она не могла не думать об ангелах и демонах, а также… о ласковом, тихом дожде.

А герцог, криво усмехнувшись, проговорил:

— Возможно, ты обнаружишь, дорогая, что если проявить хорошие манеры и попросить по-человечески, то я выполню просьбу. Ведь ты хотела о чем-то попросить меня, не так ли?

Сжав кулаки, Шарлотта проворчала:

— Не соизволите ли, ваша светлость, пересадить свой благородный зад на несколько дюймов подальше от меня?

Герцог снова усмехнулся:

— У вас прекрасные манеры, моя милая. Но вы забыли, миледи, сказать «пожалуйста».

Шарлотта кивнула и тут же выпалила:

— Пожалуйста, перемести свой зад подальше от меня.

Муж долго молчал, глядя на нее в задумчивости. Наконец пробормотал:

— Возможно, мне не стоило развязывать платок.

В следующее мгновение Шарлотта набросилась на него с кулаками. Руки ее по-прежнему были связаны, но она все же умудрялась колотить кулачками — причем с такой силой и столь отчаянно, что ему с трудом удавалось защищаться и уворачиваться. При этом Филипп едва сдерживался от смеха.

«О, это просто потрясающе!» — мысленно воскликнул герцог. Он давно уже ничего подобного не испытывал, давно уже не чувствовал в себе столько жизни, — наверное, с тех самых пор, как ухаживал за Шарлоттой, добивался ее, пытался соблазнить… Но тогда все было по-другому, и тогда они еще не были мужем и женой.

Филипп поморщился от боли, когда Шарлотта, изловчившись, нанесла ему сильный удар в живот. Решив положить этому конец, он обхватил жену одной рукой за талию и крепко прижал к себе. После чего вздохнул с облегчением.

Прошло какое-то время, прежде чем Шарлотта обнаружила, что сидит на коленях у мужа. Хотя, наверное, было бы правильнее сказать «разлеглась», потому что ее голова покоилась у него на плече, а его колено оказалось у нее между ног. Она попыталась высвободиться, но у нее ничего не получилось — муж крепко держал ее. Повернув голову, она бросила на него свирепый взгляд, но он никак на это не отреагировал.

Разумеется, он понимал, что должен был отпустить Шарлотту. Он ведь прекрасно знал: она терпеть не могла, когда ее свободу ограничивали. Но ее тело было таким мягким… И от него исходил чудесный аромат жасмина… Кажется, он лишь теперь осознал, что ему всегда нужна была только она одна. И вот теперь эта женщина находилась в его объятиях.

— Филипп, ты слышишь?..

Его доверчивое сердце гулко забилось, но герцог не поверил ему — слишком уж хорошо он знал свою жену, знал, что она его ненавидит. Да, сейчас Шарлотта произнесла его имя с придыханием, как будто он для нее — единственный мужчина на свете. Но он давно уже знал, как жена относится к нему, поэтому, утихомирив свое строптивое сердце, насмешливым голосом проговорил:

— Да, я прекрасно слышу вас, миледи.

— Филипп, если ты тотчас же не отпустишь меня, то клянусь, что при первой же возможности нанесу тебе такое увечье… В общем, сделаю так, что у тебя уже никогда не будет потомства, понял?

Герцог рассмеялся и, чуть приподняв жену, пересадил ее подальше от себя.

— Дорогая, я забыл, какой ты иногда бываешь любезной и обворожительной.

— Лишь с тобой, дорогой муж. Лишь с тобой, — Она протянула ему руки. — Можешь развязать.

— Полагаю, «пожалуйста» от тебя не дождешься, не так ли?

— Полагаю, что на самом деле тебя не так уж заботит, будет ли у тебя наследник или нет.

Филипп снова рассмеялся:

— Я позволю тебе использовать эту угрозу лишь в карете. Как только мы выберемся из замкнутого пространства, я смогу защищаться надлежащим образом.

Она взглянула на него с едва заметной улыбкой.

— Что ж, можешь попытаться. А сейчас развяжи!

Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястий, и ему тотчас же вспомнилось, какой гладкой и нежной оказывалась ее кожа, когда она была без перчаток. Но такого уже давно не случалось — теперь, когда он прикасался к ней, она всегда была в перчатках.

Филипп стал осторожно проводить пальцами по запястьям жены. Она вздрогнула и проворчала:

— Просто развяжи, и все. Неужели так трудно?

Филипп замер на мгновение. С той памятной ночи прошло три года, но казалось, миновала целая вечность. А эти перчатки — они представляли собой лишь тонкие лоскутки ткани, но и они являлись непробиваемой стеной между ними, и только память сохранила то, что когда-то связывало их.

Тут он наконец-то развязал руки жены, и Шарлотта, освободившись, отодвинулась от него еще дальше.

Филипп, отвернувшись, отдернул шторку и уставился в окно.

Какое-то время оба молчали. Потом Шарлотта вдруг спросила:

— Почему ты насильно увез меня?

Филипп по-прежнему смотрел в окно, в котором видел отражение жены. Тяжело вздохнув, он ответил:

— Увез, потому что ты вела себя отвратительно. Герцогиня Радерфорд вела себя как дешевая шлюха.

— Ах, вот ты о чем?.. Я поставила тебя в неловкое положение, бросила тень на доброе имя Радерфордов, не так ли? Но ведь ты когда брал меня в жены, прекрасно знал о том, что я — не леди. Ты сам выбрал меня, Филипп. Или уже забыл?

— Да, выбрал. И я совершил ошибку. — Возможно, впервые в жизни Филипп произнес такие слова, но сейчас он действительно так думал.

Шарлотта рассмеялась и, как ему казалось, она смеялась весело, от всей души. Когда же он повернулся к ней лицом, то понял, что ошибся — в глазах ее были грусть и отчаяние.