Шарлотта не делила постель с мужчиной уже почти три года, и на то имелась причина, причем весьма серьезная.

В этот вечер Шарлотта не сразу сообразила, что им с мужем придется спать в одной комнате. А потом она настолько увлеклась, поддразнивая Филиппа и пытаясь его соблазнить, что даже не спросила, почему ей не выделили отдельных покоев. Она лишь могла предположить, что муж не хотел спускать с нее глаз, так как не доверял ей.

Но теперь он, похоже, заснул — во всяком случае, она слышала его тихое похрапывание. Что ж, замечательно! Надо только подождать еще немного, чтобы окончательно удостовериться в том, что Филипп спит.

Она выждала еще минут пять, напряженно прислушиваясь. Филипп по-прежнему тихо похрапывал, и Шарлотта, собравшись с духом, стала потихоньку приподниматься…

Ей удалось встать с постели совершенно бесшумно, и, уже стоя у кровати, Шарлотта снова посмотрела на спящего мужа. «Все в порядке!» — воскликнула она мысленно. И, подобравшись на цыпочках к двери, схватилась за дверную ручку.

Однако ручка не поворачивалась. Шарлотта снова на нее надавила, — но с тем же успехом. Она наклонилась, чтобы посмотреть в замочную скважину. Возможно, дверь была заперта со стороны коридора, и тогда.

Внезапно чьи-то сильные руки схватили ее за плечи, а потом над ухом у нее послышался шепот:

— Неужели ты наивно полагала, что я позволю тебе сбежать?

Повернув голову, Шарлотта увидела усмешку мужа.

— Я собиралась отыскать свою комнату, — ответила она.

Он провел большими пальцами по ее шее и проговорил:

— У тебя нет собственной комнаты. Пойдем обратно, Шарлотта. — Филипп развернул ее лицом к себе. — Мы ведь с тобой муж и жена, и, следовательно, нам не нужны, две комнаты, верно?

Она в раздражении передернула плечами и процедила сквозь зубы:

— Ты негодяй…

Его негромкий смех прозвучал ужасно неприятно — как будто смеялся сам дьявол.

— Ты часто напоминаешь мне об этом, дорогая.

Она отстранила его руки и тут же заявила:

— Не так уж часто, потому что ты редко бываешь рядом. А если бы ты почаще бывал со мной, то я напоминала бы тебе об этом гораздо чаще.

— О, какой ужас! — Он снова рассмеялся. — Неужели я должен обыскивать почти каждый лондонский дом в поисках жены? Нет-нет, это меня не устраивает. Кроме того, мне очень не хочется становиться в очередь у постели собственной жены. Полагаю, что любой женатый мужчина сказал бы на моем месте то же самое. Если же ты собираешься раздвигать ноги для всех желающих…

Шарлотта влепила мужу звонкую пощечину, однако он совершенно не почувствовал боли, так как грудь его сейчас разрывала совсем другая боль — по-настоящему мучительная.

Филипп поймал руку Шарлотты, когда она уже опускала ее. Заметив серебристый блеск в его глазах, она вздрогнула в испуге, но он вдруг поднес ее руку к губам и поцеловал пальцы — один за другим. В этот момент они, наверное, походили на леди и джентльмена, повстречавшихся в Гайд-парке, однако они сейчас были одни, и на ней не было перчаток, которые могли бы защитить ее от тепла его сильной руки и от жара, исходившего от его губ. «О Боже, помоги мне, помоги!» — мысленно восклицала Шарлотта.

А Филипп, выпрямившись, пробормотал:

— Приношу свои извинения. Я вел себя не должным образом.

Шарлотта приняла его извинения. Ведь он извинялся перед ней впервые.

Но теперь уже было слишком поздно притворяться воспитанными людьми. Потому что одно мгновение не могло перечеркнуть годы вражды и отчуждения. Через столь глубокую пропасть нельзя было перебросить мост.

Не помогли даже извинение и поцелуи пальцев.

И полная правда не помогла бы.

Но если Филипп думал, что причинил ей боль, то он ошибался. Жестокие слова, возможно, и сломили ее дух несколько лет назад, но теперь они лишь уязвляли ее гордость.

Вскинув подбородок, Шарлотта с улыбкой сказала:

— Не нужно извиняться, ваша светлость. Не забывайте, что вы — герцог, в конце концов.

Стиснув зубы, Филипп смотрел, как его жена медленно шла обратно к кровати. В серебристом лунном свете, сейчас заливавшем комнату, она казалась еще более стройной и изящной.

— Может, позвать служанку, чтобы помогла тебе раздеться? — спросил Филипп. Он все еще сопротивлялся соблазну, но чарующие прикосновения Шарлотты едва не сломили его волю, и сейчас он чувствовал: чем дольше ему придется находиться рядом с ней, тем труднее будет сдерживать себя. Но хуже всего то, что он разозлился на нее из-за этого, хотя следовало бы злиться только на самого себя.

К счастью, она уже успокоилась, поэтому, кивнув, ответила:

— Да, будь добр.

Через несколько минут в комнате уже снова горели свечи, а Филипп, стоя у двери, дожидался, когда служанка Шарлотты закончит готовить ее ко сну — та расстегивала многочисленные пуговицы и крючки, а также развязывала узлы. Оставшись, наконец, в одной нижней сорочке, Шарлотта тотчас же накинула халат и, завязав поясок, отпустила служанку. Та сделала реверанс обоим супругам и поспешно вышла из комнаты.

— А ведь халат совсем новый, — сказала она с некоторым удивлением. Взглянув на мужа, спросила: — Неужели ты начал покупать мне одежду? Как странно…

Филипп почувствовал, как при этих словах жены сердце его гулко застучало. Вообще-то он купил этот халат для себя, а не для Шарлотты, но потом ему вдруг ужасно захотелось посмотреть, будет ли чистый синий сочетаться с цветом ее чудесных сапфировых глаз. Разумеется, он предполагал, что она будет смотреться очень красиво, но, как выяснилось, он даже представить не мог всей красоты и очарования Шарлотты.

Какое-то время она разглядывала халат, затем, пригладив ткань на талии и бедрах, с улыбкой взглянула на мужа и сказала:

— Что ж, спасибо.

Филипп тоже улыбнулся. Но он по-прежнему стоял у двери; ему казалось, что если он сейчас приблизится к Шарлотте, то не сможет сдержаться. Да-да, теперь он уже не доверял себе.

Снова улыбнувшись, Филипп спросил:

— Значит, тебе понравилось?

Она кивнула:

— Да, очень. Наверное, ты отдал за него целое состояние. Я никогда еще не видела столь простого, но вместе с тем столь затейливого узора.

Герцог судорожно сглотнул. Теперь она с ним любезничает. Как мило… Ему ужасно хотелось ворваться в соседнюю комнату, схватить сундук с одеждой, который он вез с собой, и бросить все эти тряпки к ногам жены — только бы еще хоть на какое-то время избавиться от ее презрения и ненависти.

И вместе с тем он ужасно злился из-за того, что Шарлотта — пусть и ненадолго — заставила его забыть о том, что он — герцог, что он не из тех, кто действует спонтанно, не из тех, кто поддается импульсу или же станет делать все возможное, чтобы доставить женщине удовольствие.