Воля руководила ее рассудком, держа его холодным и заставляя не реагировать на злобные безумные замечания Петра. Последний, казалось, задался целью извести невесту еще до свадьбы. То он сообщал ей, что влюблен в какую-то фрейлину, а ее не любит; то объявлял, что желал бы расстаться с нею; то мучил холодностью и сумасшедшим пристрастием к «увеселениям» и игре в солдатики.

Родной внук Петра Великого и двоюродный внук шведского короля Карла XII так и не сумел полюбить русский народ; он относился к России легкомысленно, с долей едкой иронии, на что страна отвечала ему еще более откровенной неприязнью. Зная о небрежности Петра к религиозным обрядам и потому подчеркнуто демонстрируя свое благоговение перед православной верой, Екатерина забила первый серьезный клин между Петром и политической элитой России, которая всегда влияла на выбор монарха в беспокойное время.

На следующий день после перехода Екатерины в православие состоялось ее обручение с будущим императором. И почти сразу после церемонии великий князь заболел черной оспой – бичом Европы того времени. Надежд на выздоровление было так мало, что родственники уже начали подыскивать Екатерине другого мужа.

Но ей уже не нужен был другой: не было ни малейшего желания спускаться с достигнутых высот в привычное болото. Почувствовавшая свою силу Екатерина просто приказала матери замолчать и не докучать ей рассуждениями о новом браке. Это, разумеется, тоже стало известно императрице и послужило еще более теплому отношению к будущей невестке.

К всеобщей великой радости, жених выздоровел, и Екатерине даже удалось весьма умело скрыть ужас и отвращение при виде сильно изуродованного лица юноши. Хотя, оставаясь в одиночестве и Екатерине убедившись, что за ней не следят, порой давала волю горьким слезам. Жизнь с уродом и дураком представлялась ей кошмаром, но все же стоила российской короны.

К свадьбе готовились долго и старательно, день торжества несколько раз откладывали, потому что императрица Елизавета хотела устроить по-настоящему великолепный праздник.

Польский историк Валишевский писал: «В России не бывало еще церемонии подобного рода. Брак царевича Алексея, сына Петра I, совершился в Торгау, в Саксонии, а до него наследники московского престола не были будущими императорами. Написали во Францию, где только что отпраздновали свадьбу дофина; справились и в Саксонии. Как из Версаля, так и из Дрездена пришли самые точные описания, даже рисунки, изображающие малейшие подробности торжества; их надлежало не только повторить, но и превзойти. Как только вскрылась Нева, стали приходить немецкие и английские пароходы, привозя экипажи, мебели, материи, ливреи, заказанные во всей Европе. Тогда носили узорчатые шелка с золотыми и серебряными цветами на светлом фоне…»

Английский посланник лорд Джон Гиндфорд отмечал в своих депешах, что он «…никогда не видывал кортежа более великолепного, чем тот, что сопровождал Екатерину в Казанский собор. Церковный обряд начался в десять часов утра и кончился лишь в четыре часа пополудни. Православная церковь, по-видимому, добросовестно отправила свои обязанности. В продолжение последующих десяти дней празднества шли непрерывной чередой. Балы, маскарады, обеды, ужины, итальянская опера, французская комедия, иллюминации, фейерверки – программа была полная».

Герцогиня Ангальт-Цербстская оставила нам любопытное описание самого интересного дня – дня бракосочетания: «Бал продолжался всего полтора часа. Затем ее императорское величество направилась в брачные покои, предшествуемая церемониймейстерами, обер-гофмейстером ее двора, обер-гофмаршалом и обер-камергером двора великого князя; за ней шли новобрачные, держась за руку… Когда великая княгиня была готова, ее императорское величество прошла к великому князю и привела его к нам. Ее императорское величество преподала им свое благословение; они приняли его, стоя на коленях. Она их нежно поцеловала и оставила…»

Через месяц герцогине Иоганне-Елизавете пришлось оставить русский двор, хотя ей очень этого не хотелось: она привыкла к здешней роскоши и не хотела возвращаться в Цербст, казавшийся ей теперь убогим. Но Елизавета была непреклонна. В ее руки попали письма герцогини к прусскому королю, шпионкой которого, как выяснилось, она была. Целью Фридриха было удалить от дел канцлера Бестужева, проводившего антипрусскую политику, и заменить его другим вельможей, симпатизировавшим Пруссии.

Однако Бестужеву удалось перехватить письма герцогини Фридриху II и предъявить их Елизавете Петровне. Императрица, узнав о той роли, которую играла при ее дворе будущая теща наследника, до свадьбы выслала ее в длительную поездку по окрестностям Санкт-Петербурга, а после бракосочетания, невзирая на слезы и мольбы герцогини, немедленно выставила ее из страны без права вернуться.

– Ты ни в чем не виновата, – ласково сказала она Екатерине, – это матка твоя тут дел натворила.

А тем временем дочь Иоганны-Елизаветы, в прошлом – принцесса Фике, а теперь – шестнадцатилетняя великая княгиня Екатерина Алексеевна, делала первые шаги к своему будущему, которое в истории останется как «золотой век Екатерины».

Екатерина действовала исключительно последовательно, ее стратегия весьма походила на стратегию выдающихся государственных деятелей, полководцев и завоевателей. В бумагах Екатерины была найдена шуточная автоэпитафия, которую она написала в 1778 г. Вот отрывок из нее: «Четырнадцати лет от роду она составила тройной план: понравиться своему супругу, Елизавете и народу – и ничего не забыла, чтобы преуспеть в этом».

Энергичная молодая женщина сама организовала свой жизненный уклад. Находясь почти в полном одиночестве, не считая слуг, в течение восемнадцати лет она усердно и необычайно терпеливо занималась самообразованием, изучая историю, литературу, философию и искусство управления государством. Это была мотивированная работа, принимая во внимание ее размышления даже о реформах в России.

Кроме того, она ненавязчиво создавала свой образ в среде политической элиты, понимая, что поддержка в критический момент может оказаться для нее бесценной. Она производила неизгладимое впечатление на лучших мужчин своего времени, пуская в ход наиболее действенное женское оружие – обаяние вкупе с тонким расчетливым умом. Историки упоминают даже такие хитроумные действия Екатерины, как задабривание во время различных приемов и вечеринок старушек с использованием громадного арсенала средств: от терпеливого выслушивания их маразматических историй до изучения дат их именин и неизменных поздравлений. Эти старушки внесли свою лепту в создание общественного мнения о великой княгине.

«Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России», – писала потом императрица в своих «Записках».

Решение императрицы Елизаветы Петровны выслать из страны беспокойную родственницу, очевидного агента Фридриха, сама дочь восприняла скорее с облегчением, чем с сожалением: она вовсе не желала стать прусским агентом в России. Более того, она старалась не упоминать о своем немецком происхождении.