своею целью оказать сопротивление все растущему потоку материализма, связанному с ним без­божию и классовой борьбе пролетариата, на почве которой так богато развился научный материализм и атеизм. Резуль­татом является полная неспособность Древса правильно по­ставить и решить проблему происхождения христианства.

С марксистской точки зрения христианство является ре­лигиозной идеологией, и чтобы понять эту идеологию, не­обходимо. найти в истории реальные факты классовой борьбы, отражением которых явились мифы и богословские догматы.

Древс подходит к вопросу иначе. По его мнению, источ­ником христианства являются те же идеологические при­чины, которые действуют всегда и всюду, а именно потреб­ность человеческого разума в познании высшей идеальной истины и в чувстве благоговения перед нею. Чтобы объ­яснить происхождение христианства, Древс выводит идеоло­гию из идеологии, христианскую религию объясняет из рели­гиозно-богословских теорий древнего мира.

Эта идеология — гностицизм. Христианство возникло из гностицизма, но впоследствии отреклось от него и объ­явило ересью. Эта точка зрения господствует в книге Древса «Происхождении христианства». На самом деле Древс открыл не источник христианства, а его наиболее раннее богословие. Гностицизм является не источником христиан­ства, а его древнейшей формой. В свою очередь, гностицизм нуждается в объяснении, и это объяснение можно найти лишь в общественных условиях Римской империи времени пере­хода от республики к империи. Но об этом историческом социальном источнике христианства Древс ничего не знает и ничего не хочет знать.

А. Древс уловил лишь одно звено из длинной историче­ской цепи развития религиозной идеологии. С марксист­ской точки зрения, последовательность вопросов, прора­ботка которых необходима для понимания возникновения христианства, следующая: первым звеном является выясне­ние уровня производительных сил в обществе, где сложи­лось христианство. Наша задача — определить, на каком уровне хозяйственного развития находилась Римская импе­рия в конце первого и в начале второго столетия христиан­ской эры, переживала она время упадка и разложения или подъема и развития производительных сил, перехода к бо­лее высоким формам хозяйства.

А. Древс начинает свое исследование с того момента, когда из запаса старых верований и мифов начинает склады­ваться древнейшее христианское богословие. Он ставит во­прос: было ли христианское учение создано Иисусом или, наоборот, образ Иисуса был Создан в процессе выработки богословия? Ответ дан им такой: самые ранние произве­дения христианской литературы имеют дело не с реальным историческим Иисусом, а с мифологическим образом, отно­сительно которого спорили богословы. Учение об Иисусе разработано церковью на основании гностической религи­озной философии.

Мнение Древса о происхождении христианской идеоло­гии из гностицизма не ново. Его можно проследить в исто­рии научной критики христианства за последние 100-150 лет.

Серьезную, но не доведенную до конца критику христи­анства мы находим у первого деиста Толанда. Впрочем, Толанд не отрицал историчности Иисуса и полагал, что он был проповедником, изложившим простое и ясное учение, впоследствии извращенное и искаженное попами.

Во второй половине XVIII века деисты выступали против христианства более решительно. «История упадка и разру­шения Римской империи» Эдуарда Гиббона дает более ши­рокую и несравненно глубже связанную с общественными отношениями картину возникновения и распространения христианства, чем книги Древса. Эд. Гиббон, по-видимому, не считал Христа исторической личностью, хотя внешне он выражает свою покорность церкви в основных вопросах ве­роучения. Однако он высказывает сомнения, ведущие в результате к полному отрицанию достоверности евангельской истории. Вольней проявил больше революционной сме­лости, доказывая связь мифа об Иисусе с интересами эксплуататоров и тиранов. Дюпюи собрал огромный материал астрологических мифов, из которых Древс черпает свои данные обеими руками. Бруно Бауэр остается непревзой­денным образцом тонкости критического анализа евангель­ских текстов и ясности понимания общественных условий распространения христианства в Римской империи. Давид Штраус несравненно глубже, чем Древс, вскрыл мифологи­ческое содержание евангельских чудес и показал их несо­стоятельность. Ряд историков начала XX века, например, Смит, Люблинский, Робертсон, Фрэзер дали колоссальный материал фактов сравнительной истории религий, этногра­фии, фольклора, филологии, сравнительной мифологии. Все доводы, приводимые Древсом против исторического Иисуса, можно найти у этих ученых, но никто не мог сравняться с Древсом по настойчивости и энергии пропаганды и попу­ляризации этих доводов.

Древс не открыл ничего нового. Это мы должны на­стойчиво подчеркнуть. Противники Древса упрекают его в том, что он высказывает мнения парадоксальные, более близкие к гнилому скептицизму, чем к здравой исторической критике, мнения, противоречащие прочной научной тради­ции, неубедительные, легкомысленные, продиктованные же­ланием во что бы то ни стало сказать нечто новое, а не стремлением открыть историческую истину. Как раз этих качеств не хватает Древсу.

Если бы идеологи буржуазии не были заинтересованы в мифе о христе для целей одурачивания народных масс, то взгляды Древса давно были бы общепризнаны и его упрекали бы не в смелости, а в недостаточности критиче­ского анализа.

Работа целого ряда историков над разоблачением еван­гельской мифологии систематически замалчивалась. Труды огромной научной ценности не переиздавались, исчезали с книжного рынка, становились библиографической ред­костью, никем не излагались, не пропагандировались и быстро забывались. А между тем, если бы, например, хотя бы две книги Бруно Бауэра, «Христос и цезари» и «Критика синоп­тиков», имели широкое распространение, то работы Древса казались бы в сравнении с ними шагом назад, отступлением с завоеванных наукою атеистических позиций.

И у нас тоже широко распространено мнение, будто Артур Древс был одним из первых исследователей, выска­завших сомнение в историчности Иисуса и пришедших в конечном итоге к решительному отрицанию его земной жизни, к мифологической теории. Это, конечно, неверно. Древс только подвел итоги огромной научной работе кри­тики евангелия, совершавшейся в течение целого столетия.

Более внимательное изучение истории атеизма покажет, что даже Дюпюи и Вольней, впервые выступившие с дока­зательством, что евангелие отражает в себе мифы, а не исто­рические факты, имели своих предшественников. Англий­ские деисты, в особенности Болинброк и Колине, подвергли евангелия уничтожающей критике. Они настолько опусто­шили критикой исторический образ Иисуса, что почва для мифологического объяснения сказаний об Иисусе была вполне подготовлена. И если не в литературе, то в частных беседах мнение о неисторичности Иисуса было довольно ши­роко распространено в половине XVIII века.

Вольтер признавал историчность Иисуса, но это мнение находилось в очевидном противоречии с критикой, какой он подвергал все без исключения евангельские рассказы об Иисусе. Свой взгляд на проблему Иисуса Вольтер изложил в форме шестнадцати сомнений, представляющих собою сводку взглядов деистов. Разрушая шаг за шагом еван­гельские сказания, Вольтер не сделал никакой попытки от­стоять достоверность хотя бы одного факта, за исключением признания существования Иисуса, но не евангельского, не основателя новой религии, а безвестного сектанта, случайно оказавшегося в положении бога благодаря сознательному мошенничеству так называемых апостолов, распространив­ших в темных массах сказку о его воскресении.

«Очевидно, — говорит Вольтер, — евангелия, начиненные та­кого рода чудесами, были сочинены много времени