Когда Рейн было пять, она просила, умоляла, настаивала, пока родители не разрешили ей брать уроки верховой езды. После этого вся семья с облегчением вздохнула. Верховая езда явилась элегантным решением проблемы: что делать с Малышкой Лоррейн. Или Рейн, как просила называть себя девочка, едва поняв, что данное ей имя оказалось «подержанным».

Лошади позволили ей стать первой.

Возникала какая-то неуловимая связь между Рейн и этими большими животными. Лошади были ее работой и ее любовью. Сидя верхом, девочка забывала о том, что она неуклюжая. Она поддавалась ритму лошади, сливалась с ней в единое целое во время прыжков. Небывалое волнение охватывало Рейн, когда она брала барьеры и препятствия, паря на спине огромного гнедого жеребца.

Только в эти мгновения она чувствовала себя совершенно свободной, живой и была по-настоящему самой собой.

– Довольно грезить бог знает о чем, – – сказала она себе, завязывая шнурки, – иначе вместо полета и парения я буду лежать в настоящей грязи. Эта дистанция для кросса посерьезнее, чем любая другая, уже известная Деву.

Снова подняв бинокль, Рейн принялась изучать высохшее русло реки, извивавшейся у подножия холма. Через несколько минут она вынула блокнот и, сев на землю, стала делать наброски – линия реки, холмы.

Она нагнулась и выдернула пучок травы. Корни ее были совершенно сухие, невероятно жесткие, за них уцепились комочки глины и мелкие камешки. Рейн отряхнула камешки, положила в левую руку, поиграла с ними, словно пытаясь прочувствовать структуру почвы, а не только увидеть ее и ощутить запах.

Сухая, очень сухая земля. Нахмурившись, она сделала пометки на эскизе. Поверхность почвы изменилась бы неузнаваемо, если бы пошел дождь. Здесь глина, а это значит, что, намокнув, она станет смертельно опасной. Но прогноз погоды не обещал никаких ливней и бурь на время Олимпийских игр. Осмотрев землю, Рейн не сомневалась, что она останется такой же и в дни соревнований. Сухой, Еще раз медленно окинув взглядом русло реки, девушка положила блокнот обратно в рюкзак. Рассеянно играя галькой, которую все еще держала в руке, она поднялась на гребень холма, размышляя об Олимпийских играх. «Интересно, – думала она, – какими будут эти холмы, когда венчающие их строения заполнят тысячи людей?»

Время от времени она бросала камешки, наконец в руке не осталось ни одного. Ладонь была сухой от горячих, измученных жаждой камней. Она вытерла руку о штанину, очень надеясь, что в дни, отведенные для троеборья, не будет слишком жарко. Лошадь больше устает от жары, чем от наездника. Еще бы – , ведь лошадь одета в настоящую шубу.

– Ну по крайней мере не сыро, – пробормотала Рейн. – Сырая земля – просто убийство. А сейчас… сейчас все нормально. Да, почва мне нравится.

Она произнесла это и удивилась. Высохшая калифорнийская земля должна быть ей совершенно чужой, но здесь, на ней, она почему-то чувствовала себя так, будто вернулась в свой дом, который забыла, а может, которого никогда и не знала.

Улыбаясь, Рейн отряхнула пальцы, подняла камеру и начала работать. Осторожно приспособив самый длинный телефотообъектив, она сделала серию снимков. Потом из этих слайдов получится прекрасная панорама участка земли, отданного Летним играм.

Настроение Рейн нельзя было назвать радостным, и она, нахмурившись, опустила камеру. Фотографии, конечно, лучше, чем ничего, но не то. Ей нужно пройти всю дистанцию самой. А это возбранялось. В соответствии с регламентом соревнований участники знакомятся с дистанцией все вместе, за день до выезда.

Через десять дней. Всего десять дней до события, которое должно стать и кульминацией, и окончанием очередного этапа жизни.

Рейн не знала, что станет делать после Олимпиады.

Но не сомневалась в одном: она готова сойти со сверкающей карусели большого спорта и заняться чем-то совершенно иным. В последние три года ее все чаще посещала мысль о воспитании и обучении спортивных лошадей. Ватерлоо Девлина – это жеребец, который принесет ей счастливый билет в будущее. Олимпийская медаль позволила бы осуществить мечту.

По траве прошелся ветер, прошелестел, словно дождь, которого не было несколько месяцев. Она закрыла глаза, пытаясь вобрать в себя суть странной, незнакомой и прекрасной земли. Никогда в жизни она не ездила по такой сухой почве. Удастся ли ей инстинктивно чувствовать ландшафт, как на восточном побережье, в Англии или во Франции?

Но помощи ждать неоткуда. Только пробег на выносливость накануне соревнований позволит узнать, как пройдет она эту дистанцию.

Ее губы тронула ироническая улыбка. Почему-то сложилось так, что годами она наблюдала за миром словно со стороны. В общем-то ей нравился такой способ бытия.

Конечно, до нее доносился нежный смех влюбленных, она видела, как они нежно прикасаются другу к другу, точно к величайшей драгоценности, улыбаются…

Рейн резко подняла бинокль. Она не питала иллюзий найти себе мужа. Многие мужчины бросали ей злобные обвинения, да и она сама не обольщалась насчет своих партнеров. После нескольких неудачных попыток Рейн наконец уступила одиночеству и почти поставила на себе крест как на женщине.

«Забудь, – сказала она себе спокойно. – Единственное, в чем ты преуспела, – это езда на лошади».

Долгим пристальным взглядом Рейн обследовала поверхность земли под гребнем холма. Она отчетливо увидела густой медовый отблеск солнечного света на траве, танец голубовато-черных теней под ветром. Ее внимание привлекла эвкалиптовая роща. Деревья казались ей похожими на лошадей, такие же огромные, но грациозные, могучие, но изящные.

«Интересно, – подумала она, – наверное, сухие листья и опавшая кора у подножия деревьев скользкие, если земля под ними влажная». Отсюда она не могла ответить на свой вопрос, но и не могла подобраться ближе, не нарушив олимпийских правил.

Проклятие!

Рейн посмотрела через очки на серо-зеленые листья, мерцающие в свете угасающего дня. Так близко и все еще так далеко…

Это моя жизнь.

Она сняла очки и отвернулась.

* * *

В глубине эвкалиптовой рощи, скрывшись в густой тени и замерев, Корд Эллиот наблюдал за женщиной, которая оглядывала рощу.

Ее взгляд скользил над ним.

Даже когда она исчезла за гребнем холма, он не пошевелился. Он затаился в ароматной тени и стал считать до шестидесяти.

Когда никто больше не появился на вершине холма, он легко и быстро поднялся. Даже встав во весь рост, он все еще скрывался за деревьями. Он слушал так сосредоточенно, словно его жизнь зависела от остроты чувств. Но до него доносились только тягучий шелест травы, легкий ветерок и шорох листьев.

Корд выскользнул из рощи словно тень. Его песочного цвета куртка и джинсы слились с желтовато-коричневой травой. Даже бинокль его был серовато-коричневым. Он взбирался на холм по неглубокому ущелью, чтобы подойти к своей цели с тыла.