Я до сих пор пытаюсь понять, какой жизнью живут совершеннообычные женщины. Они ходят на работу, смотрят телевизор, моют посуду и делаюткаждый день одни и те же обязанности весь свой земной срок. Я боюсь этойобыденности и стараюсь не иметь или хотя бы разнообразить то, что мы называемобязанностями. Мне страшно думать о том, что после того, как я помою посуду, ядолжна готовиться ко сну. Я привыкла быть одинокой и независимой. Я наслаждаюсьэтим.

По ночам я часто представляю своих настоящих родителей.Однажды ночью я видела свою маму. Она была одета в легкое лиловое платье иточно такую же легкую шляпку. Она была очень красивой, яркой и даже какой-тонеобыкновенной. Она тянула ко мне свои руки и постоянно просила прощение за то,что она так и не успела меня вырастить и быть со мной в этой чертовски нелегкойи сложной жизни рядом. Когда я закрывала глаза, я видела, как по ночной ипустынной дороге несется одинокая машина, в которой сидят мои родители. Ониедут домой. Они не просто едут домой, они спешат, и оба нервно смотрят на часы.Они громко ругаются, стараясь что-то друг другу доказать, и о чем-то спорят. Ая… Я вижу себя на руках у няни, которая пытается тщетно меня успокоить, но ягромко плачу и выкидываю свою соску. Затем мама дает отцу сильную пощечину игромко кричит, что она больше не хочет с ним жить. Отец растерялся, потерялуправление, и наша машина врезается в дерево. Грохот, непонятные крики итемнота… Мама, папа и няня… Никто не шевелится. Все без движения. Это быластрашная смерть, кровь… Много крови и отчаянный детский плач.

Иногда я просыпалась в холодном поту, вздрагивала и думала отом человеке, который меня удочерил. Я никогда его не любила и, как только мыстали жить под одной крышей, почувствовала к нему стойкую и нарастающую каждыйдень антипатию. Наверно, новый родитель был бы желанен для любого ребенка,потерявшего своих близких, но только не для меня. Это удочерение казалось мнеслишком большой ошибкой и жуткой несправедливостью. И все же судьбу неизменишь. Так сложились обстоятельства, а против них не пойдешь.

По вечерам я смотрела на зажженный камин и думала, как долгоя жила без страстей. Сколько лет я жила изгоем и не знала, что же такоестрасть. Я спрашивала о ней у своего сводного брата Роберта, а он смотрел наменя словно загипнотизированный и рассуждал о любви. Он говорил, что любви небывает без страсти, что два этих чувства, ощущения должны сплестись воедино. Явсегда смотрела на него как на противника, а он… Он смотрел на менянапряженными глазами, в которых читались страх и любовь. Он всегда мертвеннобледнел и тяжело дышал, когда смотрел в мою сторону.

– Роберт, что такое любовь? – однажды поинтересовалась я унего.

– Любовь – это…

– Ну, что это?

– Это слияние душ, – немного растерянно ответил он и вновьпобледнел.

– А разве души могут сливаться?

– Могут. И не только души. Бывает еще и слияние сердец.

Я смотрела на еще больше разволновавшегося Роберта ичувствовала в себе какую-то необъяснимую потребность причинять ему боль. Я немогла отдать ему ни свое сердце, ни свою душу. Я вообще ничего не могла емудать. И это несмотря на то, что он выглядел как герой романа: красивый,интересный, загадочный. Герой романа, но не моего… Про таких говорят, что у нихтак много женщин, как вещей в ящике. И все же, когда он видел меня, его глазаблестели как-то по-особенному, совсем не так, как в те минуты, когда он смотрелна других женщин. Со мной он был полностью обезоружен. Ему никогда не добратьсядо тайн моей души, потому что в моей душе слишком много черных пятен, которыезачастую непонятны и мне самой. И всякий раз, глядя ему в глаза, я думала отом, что Я БУДУ МСТИТЬ. Мстить за такую страшную жизнь, за свои слезы, страхи,бессонные ночи, сознательное затворничество и за то, что мое сердце никогда несможет полностью открыться для истинных чувств и вряд ли кто-то сможетпротоптать к нему ровную дорожку. На ней постоянно будут бугры и извилины.

Роберт словно прочитал мои мысли и взял мою руку в свою.Затем поднял ее выше и поднес к своим горячим губам.

– Женя, я сделаю все возможное и позабочусь о том, чтобыбольше никто и никогда не причинил тебе боль.

Я вздрогнула и ощутила себя маленькой девочкой, в сердцекоторой еще живет добро и которая так нуждается в заботе, понимании и ласке.

– Все худшее позади, – сказал он уже более уверенным голосоми поцеловал мою руку.

– Где ты был раньше, Роберт? Где ты был???

– Я всегда о тебе думал, потому что очень сильно тебя любил.

– Ты и вправду меня любил все эти годы? – я посмотрела наРоберта глазами, полными слез.

– И продолжаю любить.

Мне стоило больших усилий сдержать свои слезы, улыбнуться иподумать о том, что еще не время… Еще не время для того, чтобы сжигать всемосты.

Я дала себе слово никогда не вспоминать ту кошмарную ночь,потому что было очень страшно. Так страшно, что от зловещих воспоминаний у меняначинается самая настоящая истерика…

Зазвонил телефон. Говорить ни с кем не хотелось. В концеконцов я не выдержала и сняла трубку.

– Слушаю, – сухо сказала я.

– Женя, здравствуй. Это Роберт. Прими мои соболезнования послучаю смерти отца, – звонил мой сводный брат.

– Принимаю, – я глубоко вдохнула.

– Извини, что не успел на похороны. Меня не отпустили сработы. Ты же знаешь, как я сильно загружен. Любой простой – катастрофическаяпотеря денег, – распинался брат, пытаясь оправдать свое долгое молчание. Ярезко перебила его:

– Можешь не продолжать. Извиняю.

– Женя, ты сильно не расстраивайся. Я прекрасно понимаю, какмного для тебя значил отец. Он тебя вырастил и любил как родного ребенка.Наверно, даже больше, чем меня… Ты держись. Ты только держись. В общем, язавтра прилетаю. Ты сможешь встретить меня в аэропорту? Записывай номер рейса.

У меня задрожали руки, комната поплыла перед глазами, но язаписала все, что продиктовал сводный брат.

– Женя, и еще, я буду не один.

– Не один?

– Я приеду со своей девушкой.

– У тебя появилась девушка?

– Да, я скоро женюсь, – восторженно сообщил брат и, словнопытаясь успокоить самого себя, сказал: – Как-никак тридцать лет. Пора быостепениться.

– И когда ты собрался остепеняться?