Эва ускорила шаг и уронила неловко свернутый пакетик с маленькими батарейками, купленными по дороге. Пришлось возвращаться и подбирать скользкие батарейки — вот так ей и удалось услышать продолжение диалога на соседнем участке.

— Да прекрати ты наконец точить, больной просто, выдержать невозможно! — еще услышала Эва отчаянный вопль за спиной.

Ответа мужчины она уже не слышала, но хватило и одного тона. Ужасный тон. Эва, не оглядываясь, дошла до ворот, а там шелест дождя на листьях заглушил все, и ровненькие струйки с неба туманной пеленой заслонили пейзаж. Она почти не обратила внимания на фигуру, которая продиралась сквозь кусты, устремившись на участки. Ей только показалось, что фигура была мужская.

Десять лет спустя ей пришлось горько пожалеть о своем отсутствии интереса к межличностным конфликтам…

* * *

А нотации над будущим парником продолжались.

— …если тебе так хотелось этих близких контактов, надо было пользоваться страстями твоего мужа, у меня совсем другой вкус. Тебе бы следовало давно обратить на это внимание и все продумать, а не вылезать теперь с абсолютно неприемлемыми предложениями. Свадьба, общая квартира, общая постель… Если ты до сих пор не заметила, что в отношении тебя я не выказываю никаких наклонностей подобного рода, придется раз в жизни наконец высказаться открыто…

— А ты все точишь и точишь, вместо того чтобы на меня посмотреть! Это просто какая-то мания! Рехнуться можно!

— Действительно — наши пристрастия нас очень сильно разделяют. Боюсь, что искусство мыслить тебе по-прежнему недоступно, но, возможно, тебе удастся понять, что я тебе говорю. Я не испытываю к тебе ни малейшей склонности, наоборот: ты мне противна на каждом шагу…

Он все говорил и говорил, стоя над ямой, спиной к женщине, и не замечал, как за ним нарастает буря отчаяния.

Разочарования. Гнева. Терзаний.

Растет, разбухает, превращается в огромный шар…

* * *

Существо, с которым разминулась в воротах Эва Гурская, шагало не по аллейке. По непонятным причинам оно предпочло продираться напролом через участки, без труда перелезая через низенькие сетчатые оградки и выбирал узкие тропки. До того места, где стояли мужчина и женщина, было всего-то четыре делянки, но, к несчастью для существа, все они густо поросли барбарисом, падубом, малинником, ежевикой и шпалерами роз, — то есть растениями, вооруженными солидными и острыми шипами.

Существу явно не хватало знаний в области ботаники о колючих кустарниках — оно то и дело цеплялось за них, намертво пойманное за одежду. Однако упрямо продолжало продираться сквозь колючие заросли. Шелестел летний дождик.

* * *

Упрек дамы насчет того, что склонность к заточке инструментов сродни мании, можно было, собственно говоря, признать полностью справедливым. Весь садово-огородный инвентарь вокруг сиял остро отточенными краями, при виде которых бритвы просто сгорели бы со стыда. Зубья железных грабель могли заменить иглы, секатор резал волос на лету, лопаты, ножи и ножницы соперничали заточкой со скальпелями и сияли даже под дождем. А уж самая большая лопата, на которую по-прежнему опиралась отвергнутая обожательница, производила впечатление прямо-таки кровопийственное.

— Это все из-за нее, — процедила обожательница сквозь зубы. — Все из-за нее…

— И сейчас, глядя на тебя, я жалею, что позволил ей уйти, — безжалостно отрезал жестокий возлюбленный. — И не смей больше ко мне приходить. Я тебя никогда не впущу.

Мгновение царила тишина. Потом котел бешенства взорвался.

В шелест монотонно накрапывающего дождика ворвался зловещий, страшный свист. Что-то вдруг описало в воздухе высокую дугу, пролетело через аллейку и глухо бумкнуло прямо в заросли старой пани Амелии. Что-то с глухим стуком тяжело свалилось в компостную яму, звякнули наточенные грабли, царапнула по бетонной стенке маленькая лопаточка. И снова воцарилась тишина.

На несколько минут мир неподвижно застыл под дождем, пока оставшийся на участке человек не опомнился.

Эхом отозвалось бешенство.

Работа закипела рационально, добросовестно, энергично и с достойным восхищения результатом. Завершив необходимые действия с впечатляющей скоростью, человек спокойным шагом покинул промокшие дачные участки.

И ни конь с копытом, ни рак с клешней не обратили на него внимание!

* * *

В сентябре две особы женского пола из большой семьи, поочередно возделывающей этот участок, вернулись из летних заграничных вояжей и сразу же, наутро по возвращении, оказались на участке, соскучившись по любимому садику.

— Твою дивизию, ну и бардак, — вырвалось у первой — сорокапятилетней Леокадии, слегка ошарашенной увиденным.

— Как ты выражаешься! — возмутилась ее сестра Паулина, старше Леокадии на два года. — Да что тут творится? Два месяца, похоже, просто конь не валялся!

— Два с половиной. Ничего не понимаю.

— А ведь Феликс должен был обо всем позаботиться! Где Феликс?

— А мне откуда знать? Это твой воздыхатель, а не мой.

Паулина рассерженно фыркнула.

— Он говорил, что уедет, но только во второй половине августа. Это что же, за две недели тут все так заросло?

— Соврал. Он сюда и носа не сунул. Плохо же ты его воспитала.

— Ой, ну и глупости же ты несешь! Вот сама бы за него взялась и воспитала!

— Мне хахали без надобности.

— И мне тоже… Ага, как же, без надобности! А тот кривоносый в Калифорнии, за которым ты бегала…

— Я за ним? Опомнись, дура замшелая, не я за ним, а он за мной!

— А ты его ну прямо отгоняла, да?

Сестры разругались так крепко, что в них вскипел весь запас адреналина. Выход ему нашелся в садовых работах, и боевой дух из сестер вышибло только часа через четыре, но прежнее очарование садик обрел почти наполовину и расцвел безукоризненным порядком. Утешением и допингом послужили инструменты, все в идеальном состоянии и острые как бритвы.

— По крайней мере он все почистил и наточил, — проворчала Леокадия, уже еле дыша, и уселась на раскладной стульчик.

Паулина еще сумела совершить героический подвиг: заварила чай и вынула бутерброды. Столиком послужила лавочка у беседки, которую наполовину удалось отвоевать у буйных плетей клематиса.

Обе сестры для своего возраста были женщинами роскошными, полными сил и жизнерадостности, но страдали избыточным весом, а потому им требовалось отдышаться. Теперь им было не до ссор.

— А тот профессионал, что он должен был сделать во-он с этим? — спросила Паулина, указывая кивком на бывшую компостную яму. — А то я забыла.

Леокадия взглянула на бывший компост, который, собственно говоря, уже стал не компостом, а жирной, хорошо упитанной землей.