уж и не осталося. Вот тебе посох мой с крестом Божьим. С ним победишь. И помни еще, что в крепости черной не след тебе ни ясти, ни пити, ни кого-либо целовати.

— Спасибо тебе старче, но как же я без опоры тебя оставлю то. А мне моя сабля волшебная больше к лицу идет.

С этими словами встал князь из-за стола, принял от старца сапоги водою живою пропитанные, поблагодарил за хлеб-соль, да и попрощался.

За калитку вышед, отпустил князь дружину домой. Велел княгине доложить обо всем, что видели да слышали. А сам обул сапоги Пафнутьевы, ступил на землю мертвую и пошел пешим ходом до крепости колдуньи черной. Идет по бору темному, а вокруг все сосны с иглами. Иглы как кинжалы длинные да как стрелы острые. Так и норовят проткнуть да порезать. Подходит к крепости древесной, а она вся гнилью покрыта и смердит падалью. Врата черные сами отворились, и вошел Радмир в крепость колдовскую. Идет и видит — стол стоит, яствами да питием богато уставленный. Вспомнил вдруг, что голоден. Сел за стол, и, позабыв совет старца, голод с жаждою утолил. Встает Радмир и в следующую залу проходит. Тишина везде, тьма повсюду. Вдруг видит, у прямо стены жена его стоит, Пелагеюшка, по рукам и ногам связанная! Двинуться не может, только слезы льет да к мужу взывает.

— Помоги, Радмирушка! Колдунья связала меня оковами волшебными. Но коль поцелуешь меня, в тот же час распадутся цепи тяжелые! Не медли, любимый!

Дрогнуло сердце Радмирово, подбежал он к пленнице и в губы алые поцеловал ее. Тут же гром грянул! Зажмурился Радмир, а как глаза открыл, глядь, а на месте княгини — Ягнеда, колдунья черная, стоит да посмеивается. О потом, разверзши уста черные, говорит голом леденящим:

Вот и дождалась я тебя, княже! Трижды не послушал ты совета хрыща старого. Сказывал он тебе посох его взять, а ты не взял. Наставлял он тебя в замке моем не вкушать ничего да не пити, и никого в замке моем не целовати. А ты падали моей вкусил, и крови моей испил, и уста мои поцеловал. Теперь поплатишься ты за гордость свою и непослушание. Здесь останешься на веки вечные. Тот, кто раз отругал меня смерть вкусил, а тот, кто не достался мне теперь будет у меня на веки в услужении. Тогда понял князь, что наложила на него ведьма чары темные, чары крепкие. Хочет саблю из ножен вынуть, да снести ведьме голову, и не может. Глаза смотрят, куда колдунья направит; руки творят, что колдунья велит; ноги идут, куда ведьма прикажет, уста глаголют, что в них чернокнижница вложит. И только слезы не по силам заклятью сдержать.

А тем временем, прибыли дружинники княжеские в город русский, да княгине все, что знали, поведали. Слушает их Пелагея, а сердечко побаливает. Вопрошает к дружинным:

— А взял ли князь-батюшка посох, чернецом предложенный?

Отвечали воины дружинные:

— Нет, матушка, не стал князь посох брать. Сказал, что сабля сподручнее.

Еще сильнее заболело сердечко у княгини.

— А внимательно ли слушал князь старца наставления?

— Нет, матушка, князь все вокруг поглядывал, да в путь торопился.

Невыносимо заболело сердце княгини. Встала она, кобылу оседлала гнедую, да и пустилась к старцу галопом.

Прискакала к избе со стеной частокольною, а чернец-старец с косолапым уж у калитки ее поджидают. Припала княгиня к ногам границ хранителя, за мужа прощения просит.

— Прости нас, отче! Радмирушка мой, рубака лихой, горделивый. Думал, что сам без креста Божия с ведьмою сладит. Да чует сердце мое, что не сладил. В беде он. Отдай мне посох твой, да сапожки волшебные. Пойду, мужа из сети черной вызволю.

Тогда отдал ей старец-чернец посох свой дубовый с крестом Божиим на навершии. Отдал и сапожки волшебные и сказал:

— Чтобы узреть правду-истину в замке чародейки черной, прикоснись ко лжи крестом на навершии посоха. И ложь тут же оборотится правдою. А как явится колдунья, стукни оземь посохом трижды во Имя Отца, Сына, да Духа Святого.

Выслушав чернеца внимательно, ступила княгиня Пелагея в царство темное, в царство мертвое. Идет по бору сосновому шагом скорым, о сучья кривые спотыкается, об иглы-кинжалы царапается. Приходит к воротам бывшей темницы своей, а те не отворяются. Прикоснулась к воротам крестом Пелагея, и видит — два чудовища рогатых да мохнатых створки удерживают. Уразумели чудища, что видно из стало, убоялись, да под землю провалились. Вошла Пелагея в крепость черную и в главной зале видит стол яствами и пивом богато уставленный. А запах-то, запах такой что хочешь не хочешь, а о жажде да голоде вспомнишь. Но сердечко у княгини ноет, о еде и думать не желает. Подошла Пелагея к столу тому, и только крестом на посохе по нему стукнула, как яства обернулись гнилой падалью, пиво — черной кровью, а запах — невыносимой вонью. Ступает Пелагея в залу дальнюю самую, а там два трона стоят. Трон побольше пустует, а на том, что поменьше — Радмир-князь восседает, за гостьей строго наблюдает. Пелагея мужа увидала, заплакала, и со слезами на грудь к нему кинулась. А князь со всей силы откинул ее так, что о дальнюю стену стукнулась. Взмолилась Пелагея:

— Ты что же, Радмирушка, аль не признал меня, Пелагею, жену твою верную?

Отвечал ей муж ледяным голосом:

— Врешь, девка! Не жена ты мне! Жена моя — колдунья черная, владычица здешняя.

— Как же так, Радмирушка! Аль не помнишь, как от волков меня спасал? Аль запамятовал, как из этой самой крепости на спинушке своей стаскивал? А как за меня с владыкой бора сего на саблях силушкой мерился?

— Нет, не было сего ничего! Убирайся отселе.

Так отвечали уста Радмира-князя, а глаза да щеки все слезами залиты. Увидела слезы те Пелагея и уразумела, что ложь все. Подошла к мужу верному, да по макушке трижды навершием посоха постучала: тук-тук-тук. И увидела, что муж ее весь путами крепкими связан: одни устами, а другие руками, а третьи ногами шевелят. Выхватила Пелагея из ножен саблю мужа волшебную, да путы все и порезала. Выбрался Радмир-князь на свободу и давай жену любимую обнимать, целовать, да прощение у любимой вымаливать. А та себя от счастья не помнит.

Тут является им колдунья во гневе черном: гром гремит, земля дрожит, тьма надвигается.

— Кто посмел в моих владениях хозяйничать?!

Выхватила из ножен саблю черную, хотела Пелагею на части порубить, да не вышло. Стукнула Пелагея раз о пол посохом дубовым и разлетелась сабля