Помрачнел лик Пафнутия. Опечалилось сердце девичье. Но девица на чем стояла, на том и осталась.

— Что ж, — молвил Пафнутий — другое есть дело, которое коли справишь как надо, прощу тебе вредность твою. Мне давно уж помощник здесь нужен, чтоб убирать все да чистить. А я в долгу не останусь. Если останешься у меня, то жить будешь в тепле и сытости. Ну и главное — Прохору дам я лечебный отвар.

Еще больше смутилось сердце Отрады.

— Отче, я бы с радостью Вам послужила, да только вот как же оставлю я отца моего? Я ведь и помощь ему, и утешение. Сгинет в печали вдали от меня. Ты мне лучше скажи, как сделать отвар мне самой.

Паче помрачнел лик Пафнутия, нахмурился лоб. Потупила глаза Отрада, но отступаться не стала. Вдруг, глаза поднимает и видит: старец сияет улыбкой сердечной и протягивает ей горшочек со снадобьем.

— Не печалься ты, дочка, испытал я тебя. Только тот, кто с любящим сердцем придет за отваром, тому он поможет болезнь исцелить. Все ты верно сделала, и все верно сказала. А мне помощник нужен как снадобью волос. Всю жизнь один жил, никогда не тужил. А теперь ступай к Прохору.

Поклонилась чернецу Отрада, поблагодарила, да и пустилась в путь домой.

А тем же утром, приходит Гордана к избушке на сваях. Вокруг — никого. Входит в избушку, а там и стол уж накрыт. На столе — поднос с пирогом, чайник с заваркой, варенье, печенье; а за столом — никого.

Есть ли кто дома? — спросила Гордана. Но только шум печки горящей ответил ей гулко. Пирог свежий пахнет, а голод — не тетка. Решила Гордана силы свои подкрепить. Да так подкрепила, что стол тот весьма опустел. И только последний кусок проглотила, глядит — на пороге Яга поджидает, на палку стоит опершись.

— Здравствуй, родная! — бабуля сказала.

— Здравствуй, бабуля! — сказала Гордана с наполненным ртом.

— Ну, погляжу я ты мне помогла тут прибраться немного. Вкусный пирог был? А вот из чего он тебе пока не скажу я. Но ты, полагаю, пришла за отваром целебным?

— Откуда ты знаешь?

— Положено мне. Так слушай. Тебя я сейчас испытаю. Коль дела два сделаешь мне, дам тебе зелье для больного крестьянина. Пойди к своей матери и тайно отрежь у нее с головы три златых волоса длинных. Принесешь мне их, и начну я варить тебе зелье.

— Как же могу я у матери волосы срезать?

— Она тебя ночью отправила в лес! Разве так должна мать о дочке заботиться?

Ожесточилось сердце Горданы, восстала она на мать свою, согласилась сделать, что Яга приказала, а та говорит ей.

— Возьми мою ступу, быстрей доберешься.

Прилетела Гордана на ступе в село, подкралась к матери спящей и состригла с ее головы три златых волоса длинных. С тем к Яге воротилась. Говорит бабуля Гордане:

— Я начну зелье варить, а ты ступай на болота. Найди там травку-муравку и мне принеси. Нужна она для отвара.

Пошла Гордана на болота колдовские и долго блуждала, ища траву-мураву. И пока блуждала, забыла все малые ласки, что мать ей дарила, забыла кто мать ее вовсе, и с тем Гордана к Яге воротилась. Яга говорит ей:

— Отвар уж готов, но есть еще дело. Надо бы снадобье это твоей маме снести, чтобы отведала. Как выпьет, на все согласится она. Ты сразу веди ее на болота, а после ко мне. Втроем будем жить, сыром в масле кататься и горя не знать.

— Как велишь, бабуля, все сделаю. Но знай — не мать мне она. Не знала я от нее ни слова нежного, ни дела благого. Пусть будет по-твоему.

Прилетает к полудню Гордана в село. Приходит в дом свой, а мать ее только из спальни выходит. Говорит Гордана родительнице:

— Вот, матушка! Отвар принесла. Только велено тебе сперва отпить, а иначе не подействует.

Пригубила Краса снадобья и батюшки! Вся вдруг волосами почернела, кожей позеленела, глаза как два угля! Стоит, по сторонам озирается, и вспомнить не может, где она, кто она. А Гордана и молвит:

— Идем со мной вместе на болота лесные. Хорошо нам там будет.

Отправились вместе на болота лесные, да там и остались. Краса свое имя забыла, так Яга ее Марой прозвала. Гордана подросла, а Мара не старилась. И так друг на друга они стали похожи, что люд местный верил, живет де на болотах колдунья одна, а бывать может в двух местах сразу. Заманивает путников жалобным пеньем, а после в болотах их губит с концами. Прозвали колдунью ту Марой Горданой.

А Прохор с Отрадой так и жили вдвоем. А как выдал отец дочку замуж, так стали втроем жить, а потом вчетвером, а потом впятером… Счастливо жили молитвой Пафнутия.