Мы подъезжаем к воротам университета, и я вываливаюсь из машины, бросая водителю всю наличку, которая была у меня. Ночь сгустилась над головой. Мрачное и тяжёлое небо. Так и я иду. Еле-еле. Каждый шаг. И мой пах зудит. Какую хрень я подцепил вчера в борделе? Где я, вообще, его нашёл? И когда написал всё это. Я должен удалить… удалить это, потому что не мог я в здравом уме всё это выставить. Не мог!

Показывая карточку, прохожу идентификацию в будке охраны, оглядывающей меня с нескрываемым отвращением. Бреду, и тишина вокруг. Ужасающая тишина. Никого нет, ни на поле, ни перед университетом. Словно вымерло всё живое. Люди исчезли, оставив меня наедине с путающимися и бессвязными воспоминаниями. Мне помощь нужна… мне она необходима, ведь я совершенно не представляю, что, действительно, случилось.

Подхожу к улице, где расположены дома братств. Даже флаги на них приспущены, словно скорбят там. Нет вечеринки в «Альфа», а они всегда шумят. С утра до ночи из их окон доносится музыка и запах алкоголя. А сейчас ничего. Это пугает. Ощущение, как будто я оказался на чёртовой войне, настоящей войне, где все сидят в окопах, отслеживая приближающихся студентов, чтобы отстреливать. И я чувствую это. Чувствую, что за мной наблюдают. Затылком. Телом. Всем. Дом сестринства выглядит ещё хуже, чем на фотографиях. От былых белых стен фасада практически ничего не осталось. Они все в красных потёках, имитирующих кровь, и надписи… они устрашающие. Я уже не уверен, что мне следует идти дальше, но вариантов нет. Мне нужно вернуться в комнату и понять, как, вообще, обстоят дела. Что с Сиен? Защитил ли её Белч? Белч… он должен мне помочь. Он не бросит меня в ситуации, в которой я совершенно сбит с толку, не понимая, что мне делать и думать.

Мои шаги эхом раздаются по дому. Никого нет. Правда, никого. Внутри всё перебито. Стекло валяется на полу, шторы сорваны, от былого величия и великолепия ничего не осталось. Господи…

Держась за перила, смотрю под ноги и вижу валяющиеся вещи девушек, сломанные рамки с фотографиями, сорванные со стен. Иду дальше и толкаю дверь в комнату. На удивление, даже в ночи, я замечаю, что здесь никто ничего не тронул. Ничего. Всё так же чисто и убрано. Хотя… нет, вонь… та самая вонь, застрявшая во мне. Вонь мочи, алкоголя, крови и боли. Медленно иду к своей спальне, и здесь то же самое. Ко мне они не вошли. А вдруг знают, что это я написал? Вдруг они догадались обо всём и считают меня своим полководцем? Но я не он. Я сейчас же удалю эту запись и попробую как-то прекратить этот ужас. Мы должны разобраться нормально и…и хоть что-то сделать по-человечески.

Срываю с себя грязную одежду и бросаю на пол по пути в ванную, боль в голове усиливается. Она сдавливает виски, отчего я хватаюсь за волосы, желая выдрать их. Стону и падаю на колени. Помыться надо… помыться. Это похмелье. Ползу до душевой кабины и дрожащей рукой открываю её, но, как только я это делаю, меня толкает в грудь невидимая рука. Падаю и с ужасом смотрю на когда-то белоснежные шёлковые простыни. Кровь… жёлтые потёки, рвота… снова кровь.

– Мира… Мира, – хрипя, двигаюсь спиной по полу и добираюсь до её двери. Толкаю от себя…

Воспоминания в один миг врываются в мой разум, вынуждая заорать от боли. От невыносимой боли, когда, секунда за секундой, я словно вижу грязный и жуткий триллер с собой в главной роли. Я будто со стороны наблюдаю, как луплю со всей дури девушку, не имеющую шанса закричать и остановить меня.

– Нет… нет… это не я…

А человек, очень похожий на меня, расстёгивает ширинку. Я опускаю взгляд на свои боксеры. Они в крови. Дрожащими руками стягиваю их и вижу, что весь мой член истёрт. На нём раны, и сейчас он представляет собой отвратительное зрелище.

– Нет… нет… это не я был… не я…

Мотаю головой и скулю, повторяя раз за разом эти слова, пока воспоминания отвратительно и жестоко воспроизводятся в моей голове. Они не прекращаются, наоборот, им нравится разрывать меня на ошмётки дерьма, коим я сейчас себя чувствую. И я бы всё мог придумать в эту минуту, оправдывая себя и пытаясь найти причины такого поведения, но не в силах. Я насильник. Я преступник. Я сукин сын. Я совершил настолько страшное, что это выворачивает меня наизнанку, и соль от слёз, которые катятся из глаз, сжигают моё сердце. Дотла. До последнего кусочка…

Я попал в свой личный ад, где никогда не прекратятся обвинения в том, что я сделал с девушкой, которую люблю. Не любил. Не влюблялся. Я просто люблю, и она такого не заслуживает. Она достойна хорошего завершения…

Ублюдок… подонок… мразь… как ты мог? Как? Ты же клялся, что будешь с ней до конца! Ты клялся самому себе! Ты обещал, что будешь искать выходы! Смотри, что ты сделал. Смотри и умирай. Но ты не сможешь даже подохнуть, и это будет с тобой всю твою жизнь. Ты никогда не добьёшься ничего лучшего, потому что ты ничтожество. Ты сукин сын, который повёлся своими страхами и причинил невыносимую боль ей. Она тебя не простит. Ты сам себя не простишь, ведь теперь тебе предстоит самое сложное. Дышать, не расставаясь с мыслями о том, кто ты такой на самом деле. А она вернётся… вернётся, и ты будешь подыхать каждую минуту, каждую секунду, потому что насилие для тебя неприемлемо. Но ты сделал это с ней… ты заслуживаешь смерти. Ты хотел отомстить ей тогда. Ты больше не в силах прятаться от своих воспоминаний. Тебе ничто не поможет. Ни наркотики. Ни алкоголь. Ни слёзы. Ничего. Ты заклеймил сам себя и теперь попробуй с этой минуты жить дальше. Нет, не сможешь. Твоя жизнь остановилась на этом моменте. Ты изнасиловал, избил и помочился, бросив самые жестокие слова о самоубийстве, даже не имея причин этого сделать. Ты так кичился тем, что защищаешь слабых и убогих, что забыл о тех, кто, действительно, нуждается в помощи. Ты возомнил себя всесильным, так наслаждайся и подыхай, как последняя тварь на этой планете. Подыхай один, другого ты недостоин.

Всегда наступает время, когда ты больше ничего не чувствуешь. Ты просто не можешь этого делать. Потому что голос сел от крика отчаяния и боли внутри. Потому что жизнь превратилась в тёмное и бессмысленное существование, где ты – лишь бесполезная молекула среди такого же миллиарда одарённых. И осознаёшь, что своими внутренними терзаниями и проклятиями, нытьём и постоянным самобичеванием никому и ничем не поможешь. Потому что ты выплеснул все свои эмоции, пока лежал один, свернувшись в грязную и кровавую ткань, снова и снова воспроизводя в голове жестокость собственных поступков. Каждому необходимо время, чтобы принять такой расклад, где именно ты становишься карателем. Каждому человеку нужны минуты отчаяния и жуткой, дробящей кости скорби. Каждый обязан пройти через это, чтобы потом понять, как ему быть дальше. Нет, легко больше не будет. Никогда не было. Это всё лишь игра воображения. Даже смерть – не наказание, а ты должен его получить. И даже тогда ты не получишь прощения.

Озноб с новой силой стягивает моё тело. Мне холодно. Очень холодно. Огромный кусок льда внутри меня. Это моё сердце. Я не могу видеть всё чётко, а свет режет по глазам. Зубы стучат друг о друга. Меня ломает. Каждую кость. Каждый сустав. Каждое воспоминание. Они ломают меня, и я не в силах сопротивляться. Не понимаю, что со мной. Алкоголь давно уже должен был выветриться из крови. Я сейчас больше напоминаю наркомана, которому необходима доза, а не человека, собирающегося разобраться во всём и понять, кто, действительно, замешан во всём случившемся. И даже слова Миры, которые она прокричала, не убедили меня до конца, что это совершила она. Возможно, я ещё верю в неё, в ту девушку, что была в моих руках. Я верю в её улыбку и в её сердце, вне зависимости от сказанного и совершённого. Но если я верю, то как мог с ней так поступить? Что переклинило в моём сознании, раз я надругался не только над её телом, но и над её душой, над её сознанием, над нашими чувствами? И даже в том моменте я помню любовь, превращающуюся в оголённый нерв, по которому бьют током.