— Ave, Брут, — послышался нежный, с легкой хрипотцой голосок. — Привет!

Он повернул голову, слегка опустил взгляд — и почувствовал, как его сердце упало.

— Ave, Юлия.

— Иди сюда, сядь со мной, — приказала внучка хозяйки дома, ведя гостя к двум низким стульям, что стояли в другом углу комнаты.

Она уселась грациозно и спокойно, как устраивается в гнезде лебедь. А он неуклюже пытался последовать ее примеру.

Ей всего восемь лет. «Как можно уже в таком возрасте быть такой красивой?» — удивлялся пораженный Брут, который хорошо знал девочку, потому что его мать была близкой подругой ее бабушки. Беленькая, как снег, острый подбородок, скулы выдаются. Нежно-розовые губы, восхитительные, как клубника, пара распахнутых голубых глаз, которые с живым интересом смотрят на все, что ее окружает. Если Брут пустился в лирику, то это из-за нее, которую он любит уже много лет! Он даже не понимал, что это любовь, пока совсем недавно она не посмотрела на него с особенно нежной улыбкой. В тот же миг он нашел слово для обозначения своего чувства. Любовь. Осознание этого факта оглушило его, точно удар грома.

В тот же вечер Брут явился к своей матери и сообщил ей, что хочет жениться на Юлии, когда она вырастет.

Сервилия с удивлением посмотрела на сына.

— Дорогой мой Брут, ведь она же еще ребенок! Тебе придется ждать ее лет девять-десять.

— Ее могут с кем-нибудь обручить задолго до того, как она достигнет брачного возраста! — с болью воскликнул юный Брут. — Пожалуйста, мама, как только ее отец вернется, попроси для меня ее руки!

— Но ведь ты можешь и передумать.

— Никогда, никогда!

— У нее совсем небольшое приданое.

— Зато ее происхождение должно тебя устраивать!

— Да, это верно.

Взгляд черных глаз, который умел быть таким жестким, с нежностью остановился на сыне. Сервилия оценила силу последнего аргумента. Она немного подумала и кивнула.

— Очень хорошо, Брут. Когда ее отец следующий раз окажется в Риме, я попрошу руки Юлии. Тебе не обязательно жениться на богатой, но весьма существенно, чтобы происхождение твоей супруги было не ниже твоего. А Юлия из рода Юлиев — идеальный вариант. Особенно эта Юлия. Патрицианка с обеих сторон.

И они решили ждать, когда отец Юлии вернется по окончании службы. Сейчас он был квестором в Дальней Испании. Квестор — самая младшая, но тоже важная должность магистратуры. Сервилия знала, что отец Юлии отлично выполняет свои обязанности. Странно, что она никогда не встречалась с ним, особенно если учесть, что истинных аристократов в Риме не так-то много. Конечно, Сервилия была аристократкой, и отец Юлии — тоже. Но среди женщин ходил слух, что в своем круге Цезарь является чем-то вроде изгоя. Он всегда слишком занят и не принимает участия в светских развлечениях, чем занимаются большинство ему подобных, когда приезжают в Рим. Если бы они уже были знакомы с Цезарем, Сервилии было бы куда проще просить у него руки его дочери для своего сына. Впрочем, Сервилия не сомневалась в согласии. Брут — идеальный жених, даже в глазах представителя рода Юлиев.

Конечно, приемная Аврелии не могла сравниться с атрием на Палатине, но все же она была достаточно просторной и могла вместить с дюжину женщин. Окна с открытыми ставнями выходили на довольно приличный сад, выращенный благодаря стараниям Гая Матия — старого жильца Аврелии, занимавшего другую квартиру первого этажа. Он разыскал розы, которые могли цвести в тени, и уговорил жильцов посадить виноград, который поднимался на высоту двенадцатого этажа, цепляясь за стены и балконы. Матий подстриг кусты, придав им форму шаров, и придумал хитрое приспособление для подачи воды в небольшой мраморный бассейн. Фонтан бил из распахнутой пасти дельфина с раздвоенным хвостом.

Стены приемной были окрашены в красный цвет, пол плохонькой террасы отполирован до красновато-розового блеска; раскрашенный потолок имел вид полуденного неба, покрытого облаками. А ведь Аврелия могла бы позволить себе и недорогую позолоту… «Конечно, эти комнаты — не резиденция одного из могущественных римских богачей, но вполне подходящее обиталище для молодого сенатора», — подумал Брут, наблюдая за Юлией и женщинами. Юлия поймала его взгляд, и он не отвел глаз.

Его мать уселась на ложе рядом с Аврелией, где имела возможность продемонстрировать себя с выгодной стороны, несмотря на то обстоятельство, что сама хозяйка дома в свои пятьдесят пять все еще считалась одной из самых красивых женщин Рима. Аврелия была стройна, изящна. Особенно выигрывала ее внешность, когда Аврелия сидела спокойно. В этих случаях оставалась незаметной излишняя резкость ее движений. Ни единой седой нити не мелькало в ее каштановых волосах, кожа — гладкая, бархатистая. Именно она рекомендовала Сервилии школу для Брута, потому что Аврелия являлась главной наперсницей Сервилии.

И Брут погрузился в мысли о школе — типично для ума, склонного к блужданию. Мать не хотела отправлять его туда, боясь, что ее ненаглядный мальчик окажется в окружении детей ниже его по положению и состоянию. Она беспокоилась, что над его усердием начнут смеяться. Лучше, если у Брута будет домашний наставник. Но отчим мальчика настоял на том, чтобы единственный сын получил стимул, заставляющий его соревноваться в знаниях с другими учениками. Это будет полезно. Кроме того, у Брута появятся товарищи для детских игр. Так высказался Силан. Он не столько ревновал к тому, что Брут занимал главное место в сердце Сервилии, сколько беспокоился о том, чтобы пасынок, по крайней мере, умел общаться с самыми разными людьми. Это пригодится юному Бруту, когда тот вырастет. Естественно, Аврелия рекомендовала совершенно исключительную школу, но педагоги, к сожалению, обладали слишком независимым складом ума, который позволял им принимать одаренных мальчиков из менее изысканного общества, чем круг, достойный Марка Юния Брута. А что уж говорить о нескольких девочках, которые также были признаны достаточно талантливыми!

Имея такую мать, как Сервилия, Брут неизбежно возненавидел школу. Впрочем, Гай Кассий Лонгин, его соученик, которого Сервилия всячески нахваливала, был из такой же хорошей семьи, что и Юний Брут. Однако Брут выносил «дружбу» Кассия только для того, чтобы доставить удовольствие матери. Что общего у него с крикливым непоседой, который бредит о войне, борьбе, о великих подвигах? Только одно кое-как примирило Брута с тем ужасным испытанием, которым стали для него школа и такие товарищи, как Кассий: Брут очень быстро сделался любимцем учителя.

К сожалению, единственный человек, которого Брут хотел бы назвать своим другом, был его дядя Катон. Но Сервилия и слышать не хотела ни о какой дружбе сына с ее презренным сводным братом. Она не уставала напоминать Бруту о том, что дядя Катон происходит от крестьянина из Тускула и раба-кельтибера, в то время как в самом Бруте соединились две очень древние линии: одна — от Луция Юния Брута, основателя Республики (который сверг последнего римского царя Тарквиния Гордого), а другая — от Гая Сервилия Ахалы (убившего Спурия Мелия, когда тот попытался провозгласить себя царем Рима в первые десятилетия существования Республики). Поэтому Юний Брут, который через свою мать являлся патрицием Сервилием, не мог общаться с таким выскочкой, как дядя Катон.