Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Думаю, это обычные сплетни. Например, как помолвка со Скарлетт Эллсворт.
— Нет, я слышала, что это правда. Он действительно собирается на ней жениться.
— Тогда почему он до сих пор этого не сделал? — спрашивает женщина, которая раньше жаловалась на свои каблуки.
— Может быть, Крю пытается выбраться из этого. Она не совсем в его вкусе. Он любит, чтобы его женщины были немного... свободнее, — она смеется. — Не как принцесса с Парк-авеню.
— Кого это волнует? Он по-прежнему будет спать со всеми подряд, только с несколькими лишними миллиардами в кармане.
— Боже, ты можешь себе представить, что у тебя столько денег? Скарлетт так повезло.
— Она же так же богата, как и он, — уточняет одна из них.
Я улыбаюсь. Я богаче. Крю должен разделить свое наследство со своим старшим братом Оливером. Я же единственный ребенок в семье.
— Насколько жадной она может быть? Разве у нее и так недостаточно денег?
Они ревнуют, и пьяны. Но все же я хочу прочитать им лекцию о лицемерии. Крю не жадный? Только я?
— Она даже не настолько хорошенькая. Я никогда не видела, чтобы она улыбалась или флиртовала, никогда. На праздничной вечеринке у Вальдорфов она весь вечер говорила о делах. Маргарет сказала, что ей было безумно скучно с ней.
— Маргарет всегда скучно. Я бы тоже была такой, если бы была замужем за Ричардом.
— Я просто говорю, что она, вероятно, не сможет заставить кого-то другого жениться на ней. Ее отцу нужно было размахивать миллиардами, чтобы поймать добычу. Жалкий.
Я закрываю колпачок помады и бросаю ее обратно в клатч, засовываю сумку под мышку и открываю дверь, чтобы направиться в гостиную. Быть предметом сплетен для меня не в новинку. У всех есть нездоровая одержимость богатством и властью — и у тех, у кого они есть, — даже если они говорят себе, что это не так.
Толстокожесть и притворство, пока вы не сделаете это чертой характера, являются необходимыми условиями для выживания в этом мире — особенно если у вас есть более высокие стремления, чем тратить трастовый фонд, что я и делаю. Никто не хочет иметь дела с трусом. Женщины не принимали большего участия в высших эшелонах общества. Бизнес — мужское дело.
Единственная причина, по которой у меня есть хоть какая-то опора в этом деле, — это тот факт, что я единственная наследница империи Эллсвортов. Осложнения во время родов помешали моей матери снова забеременеть. Даже такой бессердечный и равнодушный человек, как мой отец, не смог бы подать на развод только на этом основании. Однако это одна из главных причин, по которой он настаивал на моем браке с Кенсингтоном. Никогда не было никаких сомнений — по крайней мере, в его сознании, — что я удачно выйду замуж. Устаявшаяся элита не видит никакой ценности в том, чтобы их дети женились на ком-то, у кого меньше денег, чем у них. Женитьба на низших кастах. Особенно когда речь идет о сыне, который передаст фамилию следующему поколению.
Для моей семьи самыми близкими по статусу являются Кенсингтоны. Это соглашение выгодно для обеих сторон, и оно уникально. Обычно одна сторона выигрывает больше, чем другая. Больше денег, больше активов, больше статуса.
Крю — мой лучший вариант. У нас другая ситуация, потому что я тоже лучший вариант для него. У меня больше власти, чем у большинства женщин, вступающих в брак по расчету, и я не намерена уступать ни единого грамма этой власти.
Я выхожу из туалета с высоко поднятой головой. Все три женщины, сидящие на диване, кажутся мне знакомыми, но ни одно из их имен не приходит мне на ум сразу. Единственные общественные мероприятия, которые я посещаю, — это те, на которых я обязана присутствовать. Большинство представителей элиты Манхэттена чувствуют себя счастливыми, будучи приглашенными на бесконечное множество мероприятий, которые служат поводом показать, сколько денег они могут потратить за один вечер. Я посещаю только те вечеринки, где мое отсутствие было бы оскорблением.
Как только я появляюсь, все разговоры прекращаются. Три пары глаз расширяются. Несколько резких замечаний вертятся у меня на кончике языка, но я проглатываю их. Никто не увидит ваше превосходство, если вы опуститесь до их уровня. Оскорбления говорят больше о говорящем, чем о предполагаемом адресате.
Я проношусь мимо трех удивленных женщин и выхожу в коридор, не сказав ни слова и не споткнувшись. Вместо того чтобы сразу направиться к своему столику, я задерживаюсь у бара, останавливаясь примерно в пяти метрах от того места, где он стоит. Один из одетых в черное барменов тут же подбегает ко мне.
— Джин-мартини, пожалуйста, — заказываю я.
— Сию минуту, мисс, — отвечает он.
Он поворачивается и сразу же принимается за приготовление моего напитка, показывая, что работает здесь достаточно долго, чтобы понять, что посетители «Пруф» не терпят, когда их заставляют ждать. Я смотрю, как приглушенные огоньки мерцают на рядах цветных бутылок за стойкой, пока другой бармен плавно отмеряет порцию водки.
— Эллсворт.
Мой желудок ухает, как будто пол провалился подо мной, как только я слышу глубокий, уверенный голос. Я сосредотачиваюсь на всем, до чего могу дотронуться: на твердой поверхности, на которой лежит моя рука, на прикосновении к пяткам, на брызгах и запахе налитого алкоголя. Даже не оглядываясь, сразу понимаю, кто стоит рядом со мной.
— Кенсингтон, — я наклоняю голову вправо, чтобы оценить его, сохраняя свою непринужденную позу.
До сегодняшнего вечера я в последний раз видела его на праздничной вечеринке у Вальдорфов четыре месяца назад. Крю выглядит так же, за исключением того, что он одет в темно-синие брюки и белую рубашку с закатанными рукавами вместо стандартного смокинга. Он выглядит так, словно пришел сюда прямо из офиса.
Если есть что-то, что я уважаю в Крю Кенсингтоне, так это его трудовая этика. Для человека, которому всю жизнь все подавали на блюдце, он, похоже, самостоятельно справляется с управлением «Кенсингтон Кансалдид». Хотя и с вызывающей ухмылкой, но все же. Его отец, Артур Кенсингтон, ценит успех выше кумовства. Он не стал бы готовить команду для будущего генерального директора, если бы у него не было всего необходимого, чтобы преуспеть в этой роли.
Я смотрю мимо него,