— В Шарантоне, проше пани. В отеле «Меркурий». Ведь пани же сама велела вчерась там остановиться, как у нас колесо отлетело. А сразу сменить не было возможности, у них в мастерской не нашлось нужного колеса, только сегодня с утра привезли, я сразу и заменил.

Что-то знакомое прозвучало в названии... как Роман сказал? Отеля?

— Ты хотел сказать — постоялый двор «Веселый Меркурий»?

— Вот именно! — неизвестно чему обрадовался кучер. — Так шановная пани обратила внимание? Они сохранили старую вывеску, ведь и в самом деле когда-то, лет сто пятьдесят назад, на этом месте находился постоялый двор, потом гостиница. Теперешний отель не из самых лучших, всего три звездочки, но удобный и номер свободный был, ведь сейчас не сезон. А название сохранили. Впрочем, теперь они вошли в состав крупной гостиничной корпорации «Меркурий». Внутри, конечно же, все перестроили.

— И откуда все это Роман узнал? — спросила я, пытаясь унять хаос и смятение в душе, а главное, скрыть их от слуги.

— Так я же, пока колесом занимался, переговорил с парнями в гараже, — простодушно ответил Роман, явно не замечая моего смятения. — Отсюда до отеля «Ритц» всего полчаса езды, ну разве что в пробку угодим. Ну да я рассчитываю, в эту пору Периферик, окружной бульвар, свободен...

Больше я не слушала. Голова пошла кругом, чтобы не упасть, пришлось сесть в кресло — ноги не держали. Постепенно исчезала надежда получить разъяснение случившегося от слуги, тем более что, желая скрыть от Романа смятение, я боялась задавать ему прямые вопросы. О чем безопасно спрашивать? Вспомнила о горничной.

— А где же Зузя?

— Какая Зузя?

Я разгневалась.

— Как это какая? Не станет же Роман уверять, что не знает Зузи, моей горничной девушки?

И опять кучер Роман удивился и вроде бы встревожился. Теперь я не сомневалась — его встревожило мое состояние.

— Ну как же! — почтительно напомнил он мне. — Зузя ведь в Секерках осталась. В последний момент пани графиня решила ее оставить, она уже собралась ехать. Впрочем, я не удивляюсь, что пани графиня запамятовала об этом, уезжали в такой спешке, немудрено и забыть. А уж дорога — не приведи Господь! Особливо по германским княжествам, с ихними дорожными работами. Вот и колесо отвалилось. И то удивления достойно, что госпожа графиня вынесла такую дорогу, не расхворалась.

Роман прав, уезжали мы и в самом деле в большой спешке. Весть о кончине двоюродного прадеда застала нас врасплох. В письме его парижского поверенного сообщалось, что если я немедленно не явлюсь самолично в Париж, меня лишат наследства. Месье Дэсплен был опытным нотариусом, и его советом не следовало пренебрегать. Он так и написал — если что и останется, так одна недвижимость, остальное имущество вмиг растащат, первой же расхитительницей станет... эта... гм... прадедушкина... как бы поизящнее выразиться, утешительница.

Письмо месье Дэсплена буквально оглушило меня, ведь я еще не успела опомниться после кончины мужа, царствие ему небесное, хотя уже больше года прошло, однако покойник, да будет ему земля пухом, умудрился так запутать свои дела, что за год их толком и не распутали. А теперь вот приходится все бросать и мчаться за тридевять земель, уж больно не хотелось и парижского наследства лишиться. Поручить же дела некому, вот и пришлось, невзирая на свое вдовье положение, взять лучшую четверку лошадей и сломя голову лететь во Францию, хоть такая спешка и не пристала вдове. Разумеется, можно было бы поспешить в Париж и по железной дороге, недавно построили Варшавско-Венскую железную дорогу, но такого мои высокопоставленные родственницы и вовсе бы не простили.

Сменяя лошадей, не останавливаясь на отдых, я за сутки добралась до Дрездена. Потом, и это я отлично помню, передохнула в Нюрнберге, затем, уже не чуя на себе живого места и от тряски вся изломанная, распорядилась сделать остановку в Метце, иначе до Парижа меня бы живой не довезли. И были бы мы на четвертый день в Париже, не отвались колесо моей кареты в Шарантоне, под Парижем, где и пришлось заночевать в тамошнем заезжем дворе. Да не одна я тут осталась — и карета моя с кучером, и кони мои, ведь подставы по всему пути были из моих лошадей, это уж покойный муж постарался, у него были такие фанаберии — только на собственных лошадях ездить, иначе и в Париж не выбирался, а уж новомодных железных дорог и вовсе не признавал. Из-за него и я, доживши до двадцати пяти лет, ни разу в жизни в поездах не ездила.

С другой стороны, что бы я делала в Париже без кареты? Да и добираться из столицы до поместья двоюродного деда куда способнее в своей карете.

Прекрасно осознавая все это, я никак не могла понять, что же со мной приключилось. Или вообще свет перевернулся? К тому же я не сомневалась — Зузю взяла с собой. Иначе кто же меня раздел вчера и в постель уложил? И укладки мои распаковал?

— Так какая же горничная мне вчера прислуживала? — как можно спокойнее поинтересовалась я, всеми силами стараясь скрыть от слуги свое состояние. И с этой же целью добавила: — Вчера до того умучилась — ничего не помню.

Кучер вежливо пояснил:

— Так здешняя горничная и обслужила пани графиню. Та, что дежурство имела. А пани еще сразу же распорядилась и чаевые ей выдать, потому как с утра другая на дежурство заступала.

— Сколько?

— Сто франков. Очень довольна была.

Я думаю! Еще бы ей не быть довольной! Где это слыхано — сто франков чаевыми для горничной девушки! Небось, за год столько не зарабатывает. Однако упрекать кучера не стала, возможно потому, что от возмущения голос потеряла.

Впрочем, я скоро отошла. В конце концов, не обеднею из-за ста франков, благодарение Господу, состояние у меня приличное, а силы душевные мне понадобятся для того, чтобы вынести неведомо как свалившуюся на меня напасть. Ладно, бог с ними, ста франками. О карете и лошадях тоже расспрошу Романа немного опосля, сейчас займусь главным.

И я стала отдавать распоряжения Роману: вызвать для меня горничную, чтобы помогла мне собраться в дорогу. Это первое, а затем позаботиться о том, чтобы поскорее добраться до «Ритца», — там меня ждут неотложные дела. Попутно распорядиться о вещах, пусть снесут вниз, ну и соответственно вознаградить прислугу.

Уж не знаю почему, но я поняла — сама по себе прислуга в этой гостинице ни о чем не позаботится, а общаться с нею я как-то инстинктивно воздерживалась, вот и взвалила все на Романа, своего человека. Он поклонился и вышел.

И тут, должна признаться, меня одолело любопытство, ведь я еще далеко не все рассмотрела в своей комнате, а уже догадывалась, что в этом «отеле», как его назвал Роман, меня ждет много неожиданностей.

Мебель, как я уже заметила, была совсем простая, словно в мужицкой хате, правда очень удобная и чистая. И постель, хотя и без привычных занавесей и балдахина, но весьма мягкая и покойная. По обе стороны ложа стояли низенькие светлые шкафчики, а на них... ну что может стоять на прикроватных шкафчиках? Должны быть лампы, хотя я помнила, что с вечера вслед за мной в номер внесли свечи. Ладно, пусть лампы, но в них же нет резервуара, куда наливается керосин. Я заглянула под абажур одной из них — абажур совсем простой, даже примитивный — и никакого сосуда для керосина не обнаружила. Зато увидела какой-то непонятный стеклянный пузырь, продолговатый и не прозрачный, а молочно-белый. Возможно, теперь во Франции лампы наполняют вот такой неизвестной мне жидкостью. А что это лампа — я не сомневалась. Что же другое могло стоять на прикроватном шкафчике?