В том числе и у меня.

Я это уже давно поняла, насколько позволяла моя плохая память. Всё во мне отмёрзло, всё заледенело, и лишь иногда под толстым слоем льда в сердце что-то могло зажечься – так ярко и непривычно и от этого так болезненно. Не всегда тепло могло принести радость – порой было лучше остаться в своём холоде, чем выйти под опеку солнца. И именно так я и поступила: закуталась под снег, как под одеяло, и спала, пока… пока что? Пожалуй, пока любовь не пробудит меня. А будет ли такое?

Посмотрим.

Внезапно я почувствовала чьё-то нежное прикосновение к оголённому участку моей кожи: к царапине, что торчала из-под короткого рукава моей клетчатой рубашки, кто-то приклеил лейкопластырь с жёлтыми смайликами. Я удивлённо уставилась на свою одноклассницу, которая бесшумно подсела ко мне за стол, тогда как мы находились в шумной столовой. Нахмурившись, я наблюдала за этой «причудой», которая, слушая громкую музыку в наушниках, подпевала вслух и разрывала упаковку ещё одного лейкопластыря, чтобы приклеить его мне.

– Филис? – настороженно позвала её я, когда ещё один разноцветный пластырь прикрыл царапину.

Она подняла на меня свои фиолетовые глаза и, на мгновение замерев, хихикнула.

– Прости, мне казалось, что я сплю.

Её голос казался удивительно чистым, лёгким и тёплым в отличие от моего – грубого, низкого и слегка хриплого. Когда она улыбалась, то всегда показывала свои белые ровные зубы, только два передних в верхнем ряду немного торчали вперёд, как у кролика, отчего её лицо становилось ещё милее. Да, моя одноклассница выглядела очень мило: светло-русые кудрявые волосы доходили до груди, на латино-американской коже выделялись покрашенные в тёмно-коричневый цвет большие губы, кончик носа был слегка приподнят, что было ещё милее. Но ничто из этого не шло с тем, во что она одевалась: джинсовый комбинезон хорошо подчёркивал её гибкую талию; из-под шорт тянулись плотные колготки, разрисованные самыми разными цветочками; короткие рукава радужной футболки открывали вид на тонкие длинные руки, покрытые браслетами и всевозможными фенечками; заколки с Kitty cat были не только в волосах, закрепляющих кудрявую чёлку, но и просто прикреплены к одежде; пару странных амулетов висели на шее и такие же были серьги, а на ноги надеты розовые на толстой подошве ботинки, делающие её и без того немалый рост ещё больше.

Филис всегда была яркой и тёплой, совершенно не сочетающейся с холодной и недружелюбной атмосферой Колдстрейна. И уж тем более со мной.

– Как видишь, это не сон, – ехидно усмехнулась я.

– А жаль, – как ни в чём не бывало пожала плечами девушка и убрала наушники в карман своего комбинезона.

– А если это был бы всё же сон, что я тогда делаю в твоём сне?

Не знаю, зачем я задала этот вопрос. Но сидеть и молча наблюдать за тем, как Филис неспешно ела столовый суп, не хотелось. Почему-то, когда я находилась рядом с ней, мне хотелось тут же разговаривать – и неважно о чём. И как бы я ненавидела пустые разговоры, но именно ни о чём важном не говорить так и тянуло в такие моменты, когда рядом была Филис.

– Сидишь, – весело улыбнулась она, посмотрев на меня.

Я недовольно нахмурилась.

– Я имею в виду, почему я вообще нахожусь в твоём сне? Зачем?

– Знаю ли я? – коротко рассмеялась девушка. – Никто не знает.

– А должен знать кто-то ещё? – в недоумении выгнула я бровь.

Филис подняла глаза к потолку и пару секунд так сидела, будто о чём-то думала.

– Даже мудрецы в моей голове не знают…

– Ты ведь понимаешь, что со стороны кажешься сумасшедшей? – не удержалась от ядовитых слов я.

Она как-то странно на меня посмотрела, а потом вновь засмеялась, хотя ничего смешного я не сказала. Да и вряд ли что-то смешное сказали её «мудрецы».

– А я и не отрицаю. Кстати, я Филис ди Уайт.

Я заторможено глядела на неё в ответ.

– Ты издеваешься? Мы знакомы с тобой уже как два года.

– Да? – глупо захлопала длинными ресницами она. – А мне казалось, что ты не знаешь меня.

– Тебе так же казалось, что ты спишь, – мрачно изрекла я. – Мы с тобой не раз выполняли совместные проекты, садились вместе на уроках, я часто давала списывать тебе домашние задания или контрольные.

– Я помню, – беззаботно сказала Филис. – Просто проверяла тебя.

– Зачем? – недобро спросила я.

– А вдруг это всё же был сон?

И вновь она хихикнула, а потом облизала ложку с супом. Я хладнокровно следила за ней, будто ожидала от неё ещё каких-нибудь причуд, ни к чему не относящихся слов или желания приклеить на меня третий лейкопластырь. Филис всегда была странной, с ней было почти невозможно делать совместные проекты: она вечно отвлеклась, предлагала совершенно безумные идеи, включала музыку и танцевала, тогда как мне всё приходилось делать за неё. Не сказать, что меня это сильно злило, ведь в такие моменты я чувствовала, как между нами по крупицам зарождалась дружба… но ровно до тех пор, пока надо было делать проект.

А дальше – треск. Дальше – одиночество. Дальше – вновь одна, в своём мраке, в гордости и в пустоте.

Я отдалялась от Филис: специально или просто так складывались обстоятельства? Иногда мне казалось, что был верен первый вариант, а порой была твёрдо уверена во втором. Но, так или иначе, дружба между нами так и не складывалась – чего-то не хватало, что-то не могло склеить трещину, соединить мосты, разрушить все стены. Но, пожалуй, стены тут были только мои… Ведь я не хотела никакой дружбы.

А чего же тогда хотела? Понятия не имею.

– Вода решает буквально всё, – заговорила вдруг Филис, смотря на свой стакан воды, которой она запивала суп. И какой нормальный человек будет запивать суп?  – Хочешь похудеть? Пей воду. Хочешь чистую кожу? Пей воду.

– Устали от человека? Утопи его, – меланхолично усмехнулась я.

– Я тебе надоела? – казалось, соседка была удивлена. Или обижена?

– Нет, что ты, я просто пошутила, – неожиданно с нотами неуверенности в голосе ответила я, занервничав. – Топить человека всё равно слишком сложно.

– Легче отравить его, – согласно кивнула головой Филис и перевела взгляд на свою тарелку, – да хоть этим супом.

– Тогда не ешь его.

Мы обе одновременно посмотрели на источник полного презрения голоса – это оказалась Тория Сартр с двумя своими вечными хихикающими подружками, имеющими такую же единственную клетку мозга, как у самой Тории – ко всем всегда лезть. Лезть и доводить до бешенства. Однако, пожалуй, только меня она раздражала, потому что другие чуть ли не сохли по ней: покрашенные в голубой цвет волосы, доходящие до лопаток, и такой же цвет у её линз, накрашенные губы и глаза, стрелки, всегда в короткой юбке, чёрных колготках и бледно-розовой блузке, две верхние пуговицы которой были специально расстёгнуты, чтобы открыть вид на большую грудь. Природа наделила её сногсшибательной красотой взамен на душу и человечность. И ум, кстати говоря.